Патриот

— Да иди ты, — беззлобно отзывается Слава. — У нас тут наконец серьёзный шанс откусить всем этим козлам нос, а он шутить изволит-с…

— Иди сам, — говорит Ислам.

Сумка и вправду тяжёлая. Что он туда напихал, помимо алкоголя и марь ванны? Наверняка мобильная полиграфия. Или портативная станция для связи с Америкой. Иначе откуда этот тип получает свою траву и здравые идеи? Они-то это проходили ещё в шестидесятых…

Ислам открывает дверь и выбрасывает сумку в коридор.

— Чурка грёбаная! — орёт Слава сквозь грохот. — Ты соображаешь, что делаешь?

Хасанов разворачивается, и кулак скользит по лицу Славы, задевая костяшками щёку.

Ислам, по сути, никогда в жизни и не дрался. Небольшие потасовки в детстве, когда мальчишками бились дворами за спорный гол на пыльной, нагретой солнцем поляне, где одни ворота из прибитой между двумя тополями перекладины были всегда на пол-ладони шире других — из автомобильных покрышек — не в счёт.

Но сам — не дрался никогда.

Удар получился паршивый, совсем не так били парни в кино. Но Славе оказалось достаточно, и он кубарем вылетает следом за своей сумкой. Прижимает её к груди, и Ислам видит его лицо, красное, с багровыми отметинами там, куда попал кулак, со злыми светлыми глазами.

Он всхлипывает, запрокидывает голову, пытаясь нейтрализовать течь в носу, подбородок трясётся.

— Зачем, ну? Хасанов, ты дурак. Нормальный мужик же.

Ислам не находит, что ответить. Слава, похожий на обиженного ребёнка, всё так же прижимая к себе сумку и сгорбившись, уходит по коридору. Только сейчас Ислам замечает, какая тишина наступила вокруг. Радио и музыка в номерах поутихли, в гостиной как-то быстро завяли разговоры и смех.

В среду Хасанов чуть не за шкирку потащил Яно на лекцию. Сгружает за парту, а сам выбегает в оставшиеся до звонка пять минут на крыльцо — курить, где буквально за руку ловит Наташу.

— Такой большой, а ещё в дядю веришь, — фыркает она.

Девушка выглядит смущённой. Не такая развязная и фривольная, как раньше, вся подтянута, напряжена, и глаза всё время смотрят вниз. Как будто навесила на себя большой замок, закрылась в сундуке. Не для того чтобы защититься от окружающего — укрыть мир от себя.

На ней юбка до колен и куртка тёплого оранжевого цвета, волосы забраны в хвост.

— Кроме шуток. Нужен кто-нибудь, кто будет за ним присматривать. Он сейчас едва ли соображает, что делает.

— Не кушает? — деловито спрашивает Наташа.

— Да нет, вроде жрёт… и спит… читает даже что-то. Иногда сидит и пялится в комп. Просто это всё, что он делает.

— Девяносто пять процентов людей только этим и занимаются, — смеётся Наташа. — Что всё-таки не так?

Смех у неё тоже изменился — не тот развязный и брызжущий, как гранатовый сок.

— Не знаю. Он не играет в свои игрушки.

— Не играет? Он что тебе — котёнок?

— Я не знаю, — Ислам выбрасывает недокуренную сигарету и тут же тянется за следующей. Прохладно, солнце то и дело скрывается за тучами, и стрижи с одурелыми криками носятся почти над головой. Берёзы вонзают ветки в низкое небо. Всё вокруг застыло в ожидании дождя, ждёт его уже четвёртый день. Четвёртый день студенты таскают с собой зонтики, но тёмные облака пока что не разродились ни каплей. — В людских душах я разбираюсь ровно настолько же, насколько в законах. Тёмный лес.

Она, кажется, и так всё понимает и вымучено улыбается Хасанову. Просто хотела, чтобы он облёк плотью тех кошек, что скребли у него на душе.

— Тебя ругали?

— Я никому ничего не сказала. Хотя они, конечно, заметили. Заперлась в ванной и рыдала полдня. Думают, что несчастная любовь.

— Повезло, что не она.

— Может быть.

Молчат, вслушиваясь в птичий гомон. Курят одну сигарету на двоих.

— Так что если знаешь, где найти этого дядю, давай с ним свяжемся. Я могу свистнуть у Яно записную книжку с номерами, адресами, и прочей байдой. Но там всё на эстонском. Ты знаешь эстонский? Может, переводчик есть?

— Да нет у него здесь никакого дяди. Сейчас нет, во всяком случае. Я думала, он тебе всё рассказывал.

— Что рассказывал? А куда же делся?

Наташа молчит. Поглядывает на него так, будто сапёр на почву под ногами.

— Почему я это должна рассказывать? Не рассказывал, значит, не хотел. И вообще, как-то странно мы о нём говорим. Как будто его уже нет в живых. Если бы обо мне так говорили, я бы расстроилась, — и тут же говорит: — Был у него тут дядя когда-то. Приезжал по какому-то делу лет пятнадцать назад и прожил в Самаре два месяца. Яно сюда приехал только из-за него.

Ислам ждёт продолжения и раскуривает ещё одну сигарету. Звонок прозвенел минуту назад, втянул последних куряк внутрь здания, и теперь только падающий иногда с небес ветерок играет в шахматы сигаретными пачками.

Наташа говорит, и Ислам тонет в загадочном взгляде.

— Он каким-то образом нашёл в этих краях нечто, что заставило его племянника переехать сюда и поклясться здесь поселиться.

— Что же это?