Патриот

Встаёт, и Ислам, глядя снизу вверх, наконец успевает нанизать на ниточку восприятия её глаза. Они — словно большие влажные фасолины, чёрные и твёрдые, Ислам не выдерживает их тяжести, опускает взгляд и рассматривает округлые полноватые коленки, упакованные в синюшные крашеные джинсы.

— Миша сказал, что мне лучше дождаться утра и пойти домой. Меня очень сильно тошнило после всего, и я с ним согласилась. Только утра не стала дожидаться: в такое время на улицах очень трудно кого-то встретить… в смысле — встретить плохих людей, и я пошла пешком. Только на полпути сообразила, что не взяла никаких вещей. А ребята… не знаю, куда они направились потом. Очень быстро собрали вещи и исчезли. Твоего друга… ну, в смысле его тело, забрали с собой. Куда ты теперь направишься?

— Скоро утро. Что-нибудь придумаю. Может быть, на работу.

Она машет руками, предлагает Хасанову немного её подождать, мол, есть вписка, где он может пожить некоторое время. Мелькают отсветы встроенного в телефон фонарика, а Ислам тихо поднимается и, плавая сланцами в грязи, топает прочь.

Четыре часа утра, кажется, что весь город летит в помойное ведро и ты, ползая по одной его стенке, словно паук, отчаянно пытаешься не сорваться. Где-то по блестящей колее, проложенной по холмам туч, летит в своей вагонетке солнце, но пока над головой очень низко проступает мраморная текстура неба. Ислама снова крутит, в животе поселилось болезненное ощущение. Хочется устроить там потоп, залить все крысиные норы в кишечнике минеральной водой, но Ислам не может себе этого позволить. Прячет свою боль, как мятую десятку, в задний карман, зубы хрустят, перетирая вонь изо рта в порошок, голову несёт высоко поднятой, и притихший город не отводит своего недоброго взгляда. Словно паломник в сандалиях, шлёпает по мёрзлой, как снежная крупа, нанесённая ветром к порогу тёплого жилища-рассвета, пустыне.

Всегда тихо в такое время. Городской транспорт ещё не ходит. Но внезапно его обступает другая жизнь, лихорадочная и болезненная горячка сонного города. Колышется прибитый гвоздями дождя запах гари, то и дело прокатываются по дорогам, звякают скобами трамвайных путей отзвуки чего-то странного. Как будто кто-то вновь и вновь выбрасывает с большой высоты гантели. В окнах горит свет, блуждает из дома в дом, словно сгустки жара, который передаётся и Хасанову, ноющим холодом просачивается через пятки.

Он находит дом с жилым полуподвальным помещением, становится на корточки, приникает к стеклу, пытаясь разглядеть, что там происходит. Ладони скользят по толстым прутьям. Ислам успевает заметить работающий телевизор, потом замечают его, и под женские крики, сглаженные кирпичной кладкой, приходится убраться прочь.

Если во всех квартирах работают телевизоры — это не к добру. Значит, случилось нечто посерьёзнее повальной бессонницы.

Ислам пытается определить, откуда доносятся звуки и сворачивает к центру города. С воем проносятся по одной из соседних улиц полицейские машины. Пятью минутами позже его окликает какой-то бородатый пьянчужка с подозрительно цепкими глазами и в намазанных сверх меры воском блестящих туфлях, но окликает властно, и Ислам предпочитает скрыться в переулке.

Он приближается к эпицентру — окна уже не горят, но за шторами ясно видны напуганные лица. Да и телевизоры уже ни к чему: всё происходит прямо сейчас и прямо здесь. Людская волна катится к центру города, под вой сигнализаций припаркованных машин и магазинчиков, в витрины которых улетают бутылки и кирпичи. Ислам их не видит, но чувствует совсем рядом. Может быть, на соседней улице. Запах гари уже нестерпим: здесь, по этой улице, будто бы прокатился сжатый до невозможности и втиснутый между домами шторм: газетные листы, осколки бутылочного стекла и перевёрнутые урны, единственная машина стоит без стёкол и с нацарапанными на крыле ключами словами: «Съешь это!» В переулках мелькают тени, кто-то куда-то бежит, кого-то тащат. На одной ноте, терпкий и вяжущий, как крепкий зелёный чай, уже вторую минуту откуда-то доносится крик. С другой стороны в вое проводов и дрожании стёкол слышна залихватская песня. В конце улицы кого-то забирают на скорой, санитары в своих куртках цвета аквамарина похожи на насекомых.