Патриот

Трубка исчезла в волнах. Затем вверх вырвался мощный поток пузырьков, принесший с собой ошметки спора по поводу того, в чьи обязанности входит затыкать трубу пробкой. После чего клочок моря, и прежде пустой, опустел еще больше.

Рыба упорно не шла.

А Дубина Джексон уже почти созрел. Сейчас он сожрал бы кого угодно, даже кальмара любопытного.

Но море словно бы обезрыбело. К тому же оно неправильно пахло. И шипело. Из глубин всплывали пузырьки. Достигнув поверхности, они лопались, испуская запах серы и тухлых яиц. Должно быть, поднимаясь, новая земля разбередила морское дно и изрядно взбаламутила ил. Возьмем, к примеру, пруд — и кто только не живет там на дне: и лягушки, и жучки, и еще всякие твари, — а тут целое море…

Дубина Джексон сосредоточился, пытаясь повернуть ход мыслей вспять, но мысли все поднимались и поднимались из глубин, как… как…

И куда, спрашивается, подевалась рыба? О, накануне ведь был шторм, но обычно в этих местах после шторма рыба ловится еще лучше, потому что шторм… расшевеливает…

Плот закачало.

«Может, и в самом деле стоит отправиться домой? — подумал он. — Но это означает оставить землю клатчцам. Нет, только через мой труп!»

Предательский внутренний голосок ехидно заметил: «Кстати, тело господина Хонга так и не нашли. Во всяком случае, самых главных его частей».

— Знаешь что, пожалуй, пора возвращаться, — сказал Дубина Джексон, обращаясь к сыну.

— Ну вот, — скривился Лес. — Опять моллюски и водоросли на ужин?

— А что такого плохого в водорослях? — возразил Джексон. — В них масса питательных… водорослей. И полно железа. Железо для тебя очень полезно.

— Почему бы тогда не сварить якорь?

— Не дерзи отцу, сынок.

— У клатчцев с собой хлеб, — продолжал Лес. — И мука. И дрова…

Дубина Джексон болезненно поморщился. Ему так и не удалось заставить водоросли гореть.

— Бьюсь об заклад, тебе их хлеб вряд ли пришелся бы по вкусу. Весь плоский, ни тебе корочки, ни…

Бриз донес до них аромат свежевыпеченного хлеба. Чужеземного, с пряностями…

— Они пекут хлеб! На НАШЕЙ собственности!

— Ну, они ведь считают ее СВОЕЙ…

Джексон схватил кусок доски — импровизированное весло — и принялся яростно грести к берегу. Плот, в свою очередь, принялся вращаться на месте, и это злило еще больше.

— Стоило этим мерзавцам раскинуть лагерь, как все вокруг провоняло их мерзкой чужеземной жратвой…

— А почему у тебя слюна капает?

— И откуда, интересно знать, у них дрова?

— По-моему, это прибой: он приносит на их сторону древесину…

— Вот видишь! Они воруют нашу древесину! Нашу, будь она неладна! Ха! Что ж, а мы тогда…

— Но мы ведь, кажется, договорились, что древесина, которая ТАМ, — ихняя, а…

— Ни о чем мы с ними не договаривались, — рявкнул Дубина Джексон, вспенивая воду доской. — Просто так… получилось. Они ведь этот плавник не СВОИМИ РУКАМИ сделали. Просто он здесь очутился. По прихоти географии. Древесина — естественный ресурс. Естественный ресурс не может кому-то ПРИНАДЛЕЖАТЬ…

Тут плот ударился о какой-то твердый предмет, и послышался металлический грохот. При этом до прибрежных скал оставалось еще больше сотни ярдов.

Из воды, поскрипывая, показалось нечто длинное и изогнутое. Пару раз крутнувшись, штуковина указала на Джексона.

— Прошу прощения, — раздался металлический, но очень вежливый голос. — Это ведь Лешп?

Джексон забулькал горлом.

— Понимаешь ли, — продолжала штуковина, — вода тут мутновата, и последние двадцать минут я беспокоюсь, уж не заблудились ли мы.

— Лешп! — неестественно высоким голосом пискнул Джексон.

— Отлично. Очень тебе признателен. Желаю приятно провести день.

Штуковина медленно ушла обратно под воду. Последними донесшимися вместе с пузырями звуками были: «Пробку не забудь, про… ТЫ-ТАКИ ЕЕ ЗАБЫЛ!»

На этом пузыри кончились.

Где-то через минуту Лес нарушил молчание:

— Пап, а что это было?

— Ничего это не было! — рявкнул отец. — Такого вообще не бывает!

Плот сорвался с места и на полных парах помчался к берегу. Любители водных лыж были бы в полном восторге.

«Подумать только, — угрюмо размышлял сержант Колон, опускаясь в синий полумрак. — Запихать Лодку чуть ли не на самое дно морское и совершенно не подумать о том, как будешь вычерпывать из нее воду.»

Он крутил педали по колено в воде, страдая одновременно от клаустрофобии и агорафобии. В одно и то же время он боялся находиться ЗДЕСЬ и приходил в ужас от того, что может очутиться ТАМ. Кроме того, чем ниже погружалась Лодка вдоль каменной гряды, тем больше всяких неприятных тварей встречалось на ее пути. Они шевелили щупальцами. Показывали нечто похожее на когти. В колышущихся придонных зарослях мелькали очень неприятные тени. Гигантские моллюски рассматривали сержанта Колона своими губами.

Лодка заскрипела.

— Сержант! — окликнул Шнобби, не отводя глаз от морских чудес.

— Что?

— А правда говорят, будто «все частицы нашего тела каждые семь лет полностью обновляются»?

— Широко известный факт, — подтвердил сержант Колон.

— Ясно. Значит… У меня на руке татуировка. Я ее сделал восемь лет назад. И как же… как получилось, что она все еще на месте?