Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?»

Таким образом, в группу «мы» оказываются включены не только те, с кем я тесно связан или взаимодействую в повседневной жизни, но также и те, с кем я ощущаю чувство общности в том, что «нас» эксплуатируют и унижают «они». «Они» – те, кто образует собой второй полюс противостояния, поражают воображение вопиющей несправедливостью, проявляющейся в их поведении. «Они» – эксплуататоры (обогащающиеся за счет других) и творящие произвол высокомерные начальники, укрепляют чувство общности, связывающее «нас». «Они» – «наши» главные оппоненты. Правительство или руководство страны выступают в качестве оппонентов, только если они воспринимаются как «их» союзники. И солидаризоваться против «них» с бедными, как мы уже видели, могут и люди, сами не подвергавшиеся эксплуатации или относительно обеспеченные.

В картине мира довольно большого числа респондентов (большинство в Астрахани и на Алтае; более четверти в других городах) преобладает образ нации, расколотой социальным неравенством. Такая картина мира и есть то, что мы называем социально-критическим патриотизмом. Патриоты такого рода представляют себя частью широкой (масштаба нации) группы «нас», готовых сплотиться и солидаризироваться с социально ущемленными против тех, кто их ущемляет. Они отстаивают, хотя бы и только словесно, представление о лучшем обществе или нации, характеризующемся более равномерным распределением ресурсов. Согласно результатам анализа таблицы кодирования интервью в Санкт-Петербурге, социально-критические патриоты более склонны к негосударственному патриотизму, чем в среднем по выборке. Среди них больше представлены рабочие или бывшие рабочие и нынешние пенсионеры. Довольно велика доля студентов и школьников, многие из которых были проинтервьюированы на антикоррупционных митингах, организованных Навальным в 2017 году. Наконец, для тех, кто настроен на социальную критику, велика ценность физического или производительного труда («работать руками» или «работать в производстве»). Это, вероятно, можно интерпретировать как признак того, что эти люди ценят материальный мир, вообще связь с материей.

Нельзя сказать, что социально-критический патриотизм – сознательная политическая позиция. Речь идет скорее о «кухонной политике» или политике полупубличной. Здесь вообще нельзя говорить об активных действиях – коллективных, социальных или тем более политических. Социально-критический патриотизм, однако, очевидно, расходится с мейнстримом как кремлевского, так и антикремлевского проекта нации. В публичном пространстве нынешней России тема социального неравенства практически отсутствует. Это означает, что протополитическое сознание, которое развивается сейчас снизу, принимая форму в том числе и патриотического подъема, имеет черты, несхожие с теми, что пропагандируются элитами. Социально-критический патриотизм мог бы стать основой для возобновления левого движения, однако пока этого не происходит, в том числе потому, что не существует такой политической силы, которая могла бы собрать и артикулировать фрагменты левой идеологии, то там, то здесь обнаруживающиеся в обыденном сознании. Зато в мировоззрении большой части наших респондентов, особенно из широко определяемой категории «трудящихся», мы заметили стихийный, обывательский, эмоциональный, несознательный (и отсюда не идеологический) марксизм[50].

К истокам социально-критического чувства

Разумеется, стихийный обывательский марксизм в виде социально-критического мышления появился не вчера и не только благодаря патриотическому подъему. Корни этого образа мыслей (или мироощущения) уходят в коммунистическую/советскую идеологию, которая была сильно дискредитирована в девяностые годы, но сохранилась, видимо, где-то «в подсознании». Сегодня она для многих приобретает новую актуальность, вновь кажется адекватной рамкой восприятия, подходящим способом осмысления мира и своего места в нем. Небольшой исторический экскурс поможет понять, что способствовало приходу к нынешнему положению дел.