— Ах, да, — встрепенулся он, — добиться преимуществ для нашей страны… Для этого он намеревается завоевать высшее общество. А еще он не позволит, чтобы об Америке отзывались дурно.
— Толкните качели, — попросила мадам Ла Фонтен.
Джаред растерялся. Секунду он стоял неподвижно.
— Ну, пожалуйста!
Он встал у нее за спиной и легонько толкнул качели.
— Сильнее! — крикнула она.
Он толкнул сильнее.
— Еще!
Мадам Ла Фонтен было на вид лет шестьдесят. Между тем она, качаясь на качелях, смеялась, как девчонка. Ее жизнерадостность помогла Джареду сбросить с плеч груз забот, забыть о прожитых годах. Казалось, к нему вернулись молодость и беззаботность.
— Расскажите о себе, месье Морган, — крикнула мадам Ла Фонтен.
— Да рассказывать-то особо и нечего.
— Вы женаты?
— Да.
— Есть дети?
— Двое. Сыновья. Близнецы.
— Неужели?
— Двойняшки.
— Они оба в армии?
— Один служит под командованием бригадного генерала Арнольда, другой — генерала Вашингтона.
— Арнольд и Вашингтон, впечатляет.
— Я горжусь ими. А вы? Замужем? Есть дети?
— Вдова, — ответила она, повернув изящную головку в сторону Джареда. — У нас не могло быть детей.
— Чем занимался ваш муж?
— Он был королевским архитектором.
— Интересно!
— Он любил свою работу. Погиб, упав с лесов.
— Сожалею.
— Это случилось двадцать лет назад.
— И вы так и не вышли замуж?
— В артистическом кругу не из чего выбирать. Люди искусства много говорят, но мало делают. Изнеженные, испорченные. Мне и без них хорошо.
Джаред отошел в сторонку, чтобы лучше видеть мадам Ла Фонтен. Качели начали останавливаться.
— Надеюсь, вы не сочтете мое замечание нескромным… Судя по всему, вы богаты, мужа у вас нет… Как же вы проводите время?
— Нескромным? Вовсе нет, — рассмеялась мадам Ла Фонтен. — Мой муж оставил мне преизрядное состояние. Я меценатка. Помогаю талантливым студентам, даю деньги на другие благие дела.
— Другие?
— Политические, месье Морган. К примеру, не жалею денег на Америку. У нас во Франции многие считают, что, оказав помощь американцам, мы насолим нашему старинному врагу, Англии. Ваша революция нам на руку. И мы не хотим, чтобы она выдохлась из-за недостатка топлива.
— И об этом вы хотите говорить с доктором Франклином?
— И об этом тоже.
Джаред не стал допытываться, какие еще цели она преследует. Мадам Ла Фонтен приостановила качели. И сложила руки на коленях.
— К тому же если я приглашу доктора Франклина, увижу и вас.
В тот вечер Джаред долго не ложился спать. Он написал длиннющее письмо Энн. Затем написал сыновьям. Потом взялся писать Присцилле — в этом послании он самым подробным образом расспрашивал о делах компании.
Ему еще никогда не доводилось писать столько писем за раз. Все, что он хотел сообщить родным, он передавал через Энн. Но сегодня все было иначе. На письменном столе лежало несколько пространных посланий. Постояльцы гостиницы «У Валентина» давным-давно угомонились, а он все писал и писал — и писал потому, что испытывал страх. Джаред испугался того, что не может забыть сад Брийонов, качели и мадам Ла Фонтен. Вновь и вновь перед его мысленным взором вставала эта очаровательная француженка: он видел ее улыбку, слышал ее беззаботный смех. И его сердце колотилось так, будто он был молодым и влюбленным. А он хотел быть старым. Старым и женатым.
Но вопреки его усилиям, даже в полудреме он видел раскачивающуюся на качелях Розали Ла Фонтен, веселую и красивую.
А за тысячу миль от него, в Бостоне, за своим письменным столом сидела Энн; она не могла ни писать, ни спать. Энн собиралась доработать одно стихотворение. Но слова от нее ускользали. И воображение тоже ей не повиновалось. Изменения только ухудшали стихотворение. Лучше уж с ним повременить.
Энн взяла чистый лист бумаги и принялась писать письмо мужу. Поначалу она выдавливала из себя каждое слово, однако мало-помалу расписалась — страница летела за страницей.
Отложив перо, Энн перечла письмо и тотчас его разорвала. В том, что ей могли прийти в голову такие резкие слова, она не желала признаваться даже самой себе. В этом письме, словно в зеркале, отразилось нынешнее состояние ее души — и увиденное Энн не понравилось.
Письмо было злым. Энн ненавидела Джареда за то, что он оставил ее и уехал в Париж, а себя ненавидела за то, что восприняла это так болезненно. Она всегда была терпеливой. С пониманием относилась к длительным отлучкам мужа, поддерживала его во всех начинаниях, верила, что наступит время, когда они больше не расстанутся. «Ну и что? Это время пришло, а где же Джаред? Плывет в Англию, в Филадельфию, в Канаду, в Париж. В прошлом году он пробыл дома не больше недели. Это нечестно».
Энн Морган задула свечу. Ощупью подошла к кровати и, нырнув под одеяло, тихонько заплакала. Она надеялась на то, что от страданий ее избавит сон. А он все не приходил. Впрочем, через несколько часов сон все-таки смилостивился над ней — и она провалилась в черную бездну.
— А откуда вам известно, что я не шпионка? — спросила Розали Ла Фонтен, изящно держа в руке чашку.