Немец отвесил крепкий подзатыльник и вынул пистолет.
– Чердак лезь сволочь, радио.
Калин Мелентьевич сразу успокоился: рация была совсем в другом месте.
– Прошу пана офицера, – показал он на чердак.
– Пошоль, пошоль, сам, – заорал немец.
Вслед за Домбровым на чердак поднялся и офицер. Держа автоматы наизготовку, вылезли солдаты. Немец посветил фонариком, начал осматривать чердак. И вдруг его взгляд остановился на чём-то. Ноздри хищно раздулись.
– О, большевик, зволочь, радио!
Домбров взглянул туда, куда направил луч света офицер. Там, из под прошлогоднего овса, чернел тёмный квадрат. И Домбров в душе улыбнулся.
– Господин офицер, вы бы так и сказали сразу. Я не знал, что это по-вашему называется радио. А по-нашему это от печки дверца.
Несколько секунд офицер смотрел на Домброва, потом, коротко размахнувшись, ударил его рукояткой пистолета по голове. Когда немцы ушли со двора Калин Мелентьевич не видел: он был без сознания.
9. Арест
С каждым днём обстановка для девушек-разведчиц в Слободке усложнялась. По селу днём и ночью ходили патрули, производились обыски, проверки документов. С документами было всё в порядке. В них, скреплённых немецкой печатью, значилось, что девушки ищут своих родных, потерянных во время эвакуации. Плохо было с деньгами. Деньги, которые были выданы Рае и Шуре за несколько дней перед их выброской, были румынским правительством аннулированы. Разведчицы остались без денег, без средств существования. Но в трудные минуты им помогали советские люди. На помщь Рае и Шуре пришёл Пётр Яковлевич Станцой, его братья Николай и Кирилл, соседи Христофор Басан, его жена Мария Денисовна и многие другие, которые остались нам неизвестны. Но обстановка осложнялась и нужно было из Слободки уходить. И снова Пётр Яковлевич направил с разведчицами своих братьев Николая и Кирилла Станцоев, чтобы проводить девушек. Было решено идти в Еленовку. Рацию Николай вёз подводой, Кирилл шёл с Раей и Шурой до самой Еленовки, а затем пошли в Анновку, к Тимофею Максимовичу Юзефовичу.
Здесь прятались девушки. Но в семье, как говорится, не без урода. И нашёлся такой. Его видели часто на улицах села. Горбоносый, среднего роста, ходил, всегда сутулясь, в постолах. Этот человек был агентом сигуранцы. В то время ему было свыше сорока лет. Его звали Гаврилов Иван Тимофеевич, по кличке «Чипка». Этот иуда первым выдал Станцой Марию Николаевну и её сына Кирилла. Их избивали в с. Кульм (ныне с. Подгорное), приговорили к расстрелу. В последнюю минуту сообщили, что «помиловали». Дело в том, что они ничего не сказали о Рае и Шуре и сигуранца решила проследить за Кириллом и Марией Николаевной. А через несколько дней взяли девушек. И снова ошиблись: у Раи был хороший опыт и в тыл противника её забрасывали не первый раз. При девушках не обнаружили ни рации, ни оружия. Полковник сигуранцы бесновался:
– Будете отвечать?
– Будем, – отвечала Рая, – это ошибка. Посмотрите наши документы.
Действительно, документы были безукоризненны. И тогда полковник, поговорив по телефону с высшим начальством, снова вызвал девушек на допрос. На этот раз он не кричал, был приветливым и улыбался.
– Мы вас отпускаем, мы ошиблись. Вы простые девушки.
Когда Рая и Шура шли по коридору, случилось непредвиденное. Только повернули за угол, как из подвала показались трое. Шёл конвоир и двое арестованных. Их Рая узнала сразу. Мужчина был широкоплечим, чернявым, со шрамом над бровью. Женщина белявая, небольшого роста. Она взглянула на Раю, отчего её бровь резко взлетела наверх.
«Они», – мелькнула у Раи мысль, – «нас выбрасывали вместе».
Рае хотелось закричать: она знала, что для этих двоих всё уже кончено. Мужчина, за которым следовал конвоир, нёс в руках рацию. Те двое шли навстречу смерти, девушки – навстречу свободе. На улице Рая сказала Шуре:
– Нам повезло. В этот раз мы от лап сигуранцы и гестапо ушли. Но нас отпустили для того, чтобы установить слежку. Но ты помнишь, чему нас учили?
Шура спокойно улыбнулась в ответ» [2].
Далее тов. Кудрявцев пишет о том, что после этого случая, описанного выше, Станцой, Домбров и Басан переправили девушек в Петросталь. Дальнейшая судьба разведчиц неизвестна.
А вот что пишет сам Пётр Яковлевич Станцой в письме к сестре Раи Подрез Марии Илларионовне Борисенко: