Патроны чародея

   — Руками выроют яму, только бы опередить других. Не думаешь тела передать родне погибших?

   — Нет, — отрезал я. — Это была не цивилизованная война по правилам, где есть место поклонам и церемониям. Напали какие–то разбойники!.. Пусть родня будет довольна, что трупы не повесили на деревьях воронам на расклевание и на расклевывание.

Он посмотрел на меня внимательно.

   — Из жестокого мира ты прибыл, доблестный глерд. Из очень жестокого.

   — Из победившей демократии!

Он пробормотал:

   — Тебя послушать, ужаснее демократии нет ничего на свете.

   — Точно!

   — Какие планы теперь?

   — Ускоренными темпами усиливать обороноспособность родного отечества, — сообщил я. — Прежде всего, конечно, в региональном масштабе.

Глава 10

Всю следующую неделю усердно крепил оборону замка, в свободное время объезжал свое глердство и знакомился с принадлежащими мне деревнями, пересчитывал дома, чего не догадался сделать составляющий карту Фицрой, старательно расспрашивал о местных колдунах и волшебниках.

Отвечали мне покорно, но вижу, что брешут. Чистые здесь еще люди, нетронутые демократией. Брешут очень неохотно и натужно, сразу видно. Их реакция понятна, ее величество разрешает чародейство только под ее контролем, а все остальное должно быть уничтожено, потому мне как ставленнику королевы никто и не подумал даже указать пальцем на местного колдуна или дать какую–то нить.

В то же время королева, то ли опасаясь народного волнения или хотя бы заметного недовольства, то ли из практических целей, не усиливает репрессии против магов. Магией заниматься нельзя, но если очень- очень хочется, то можно, однако по мелочи и не высовываясь.

Думаю, я отыщу и других колдунов, наверняка где–то прячутся или хотя бы не высовываются, но это потом, сейчас нужно обезопасить этих хреновых людишек, что не могут позаботиться о себе сами…

За эти дни я уже начал забывать о начатых поисках источников магии, как однажды вошел Ювал, поклонился и сказал несколько нерешительно:

   — Там… крестьянин… говорит, что принес что–то для вас…

   — Что? — спросил я.

   — Говорит, — ответил он, запинаясь, — вы лично посылали…

   — Прекрасно, — сказал я бодро, — хоть какие–то зримые неприятности!

Он вытаращил глаза.

   — Почему… неприятности?

   — А что обычно сваливается на все мои восемь голов? — спросил я. — Приятностей уже давно не видывал. А неприятности, что особенно неприятно, незримые!

   — А-а, — протянул он, — а зримые лучше…

   — Где тот крестьянин?

   — Во дворе ждет.

   — Пойдем, покажешь.

Во дворе тощий мужичонка сорвал шапку с головы и низко–низко поклонился.

Я сказал терпеливо:

   — Если принес то, что надо, можешь вообще не кланяться. Если не то, будешь биться лбом о землю. Ну?

Он порылся в сумке и вытащил целый пучок сине-желтых стеблей.

Я осмотрел, сердце застучало чаще, спросил с подозрением:

   — А нарвал где?

Он переступил с ноги на ногу.

   — Ваше глердство, это в десяти милях отсюда. Как раз на опушке нашего леса. Мы за дровами ездим, там поворот… Но углядеть такое трудно, вообще–то место неприметное.

Сердце мое радостно застучало, я сказал сдержанно и солидно:

   — Прекрасно! Если трава оттуда, то мой дорогой учитель, чародей Рундельштотт, для которого я так стараюсь, будет рад или хотя бы доволен. Пойдем, покажешь, где это растет.

Место оказалось в самом деле крохотное, даже этот наблюдательный мужик вряд ли бы заметил, если бы телеги не делали крутой поворот, с трудом объезжая великанский пень, а дальше уже снова по прямой в лес.

Я с волнением и надеждой смотрел на остатки бурьяна с сине–желтыми стеблями. Рачительный крестьянин собрал его почти весь, но сделал это, как все мы делаем: из земли остались торчать кончики длиной в два–три пальца.

   — Отлично, — сказал я бодро. — Вот тебе настоящая золотая монета. Покажи своим селянам, пусть смотрят и завидуют! Ты не украл, а заработал честно.

Он воскликнул воспламененно:

   — Спасибо!.. Я и не надеялся!.. Огромное спасибо!

   — Старших надо чтить, — сказал я наставительно. — Для своего учителя я всегда готов сделать больше, чем для себя. Так и скажи детям своим, пусть и тебя чтут, как я чту своего чародея и учителя.

Он сорвал шапку и поклонился, на лице почтение, сам уже перешел в разряд старших, но вряд ли сыновья чтут его и хоть что–то для него делают, потому мои слова, как будто дал еще один золотой.

Я поднялся в седло, повернул конскую морду в сторону дороги и послал его в галоп.

Фицрой зашел, когда я в кабинете разлегся в кресле и рассеянно катал по столу ту светящуюся штучку, которую вручила химера. Вообще–то она не светится, можно принять за грецкий орех прошлогоднего урожая, но если взять в кулак, то свет бьет с такой силой, что видно не только кости, но и все жилки и кровеносные сосудики.

Я пытался представить, как она работает, вдруг снабжает магией не только химер, но и таких, как я, готовых поверить и довериться, а также рискнуть, но пока что ничего не чувствую.

   — Красивая вещь, — сказал он. — Продашь?.. Или давай найду покупателя?.. Как я понимаю, это из неуничтожимых штучек?

   — Что? — переспросил я. — Как это… неуничтожимая? Разве колдовские вещи не исчезают после смерти чародея?