Патруль времени

Скиталец навещал готов довольно редко и обычно не задерживался. Люди благоговели перед ним и относились как к божеству. Стоило кому-нибудь заметить вдалеке его высокую фигуру, как в Хеороте трубил рог и конники мчались к холмам, чтобы приветствовать его и проводить к вождю. С годами он сделался еще более мрачным. Казалось, его гнетет тайное горе. Ему сочувствовали, но никто не смел подступать к нему с расспросами. Сильнее всего его печаль выражалась в присутствии Сванхильд, проходила ли та мимо, или, гордая доверием, подносила гостю кубок с вином, или сидела, наравне с другими подростками, у его ног и слушала рассказы о неведомых землях и заморских диковинках. Однажды Скиталец сказал со вздохом ее отцу: «Она похожа на свою прабабку». Закаленный в битвах воин, Тарасмунд вздрогнул, припомнив, сколько лет прошло со дня смерти той женщины.

Эрелива пришла в Хеорот и родила сына в отсутствие Скитальца. Ей велено было поднести ребенка гостю, чтобы тот посмотрел на него; она повиновалась, но не сумела скрыть страх. Скиталец долго молчал, потом наконец спросил:

— Как его зовут?

— Алавин, господин, — ответила Эрелива.

— Алавин! — Скиталец провел рукой по лбу. — Алавин? — Судя по всему, его удивление было непритворным. Он добавил шепотом: — А ты Эрелива. Эрелива… Эрп… Да, может статься, таково будет твое имя, милая.

Никто не понял, что значили его слова.

Годы летели чередой. Могущество короля Эрманариха все крепло, а попутно возрастали его жадность и жестокость.

Скиталец в очередной раз пришел к остготам в сороковую зиму от рождения короля и Тарасмунда. Те, кто встретил его, были угрюмы и немногословны. Хеорот кишел вооруженными людьми. Тарасмунд откровенно обрадовался Скитальцу.

— Мой предок и господин, ты когда-то изгнал вандалов из нашей древней отчизны. Скажи, на этот раз ты поможешь нам?

Скиталец застыл как вкопанный.

— Объясни мне лучше, что тут происходит, — сказал он.

— Чтобы мы сами это уяснили? А стоит ли? Но если на то твоя воля… — Тарасмунд призадумался. — Разреши, я кое за кем пошлю.

На его зов явилась весьма странная пара. Лиудерис, коренастый и седой, был доверенным человеком Тарасмунда. Он управлял землями вождя и командовал воинами в отсутствие своего повелителя. Рядом с ним стоял рыжеволосый юнец лет пятнадцати, безбородый, но крепкий на вид; в его глазах сверкала ярость взрослого мужчины. Тарасмунд назвал его Рандваром, сыном Гутрика. Он принадлежал не к тойрингам, а к гройтунгам.

Вчетвером они уединились в помещении, где могли разговаривать, не опасаясь быть подслушанными. Короткий зимний день заканчивался, и на дворе смеркалось, но внутри было светло от ламп. От жаровен исходило тепло, но люди кутались в меха, а изо ртов у них вырывался белый пар. Помещение поражало богатством обстановки: римские стулья, стол с жемчужной инкрустацией, шпалеры на стенах, резные ставни на окнах. Слуги принесли кувшин с вином и стеклянные стаканы. Снизу, через дубовый пол, доносились шум и веселые крики. Сын и внук Скитальца потрудились на славу, приумножая богатства своего рода.

Тарасмунд, хмурясь, провел пятерней по нечесаным русым кудрям, погладил короткую остриженную бороду и повернулся к гостю.

— Нас пятьсот человек, и мы хотим посчитаться с королем, — проронил он, ерзая на стуле. — Его последняя выходка переполнила чашу терпения. Мы потребуем справедливости. Если он откажется, над крышей его дворца взовьется красный петух.

Он, разумеется, имел в виду пожар, восстание, войну готов против готов, кровавую бойню и смерть.

В полумраке, который царил в комнате, выражение лица Скитальца разглядеть было отнюдь не просто.

— Расскажите мне, что он сделал, — проговорил гость.

Тарасмунд отрывисто кивнул Рандвару.

— Давай, паренек, и ничего не утаивай.

Тот судорожно сглотнул, но ярость, которая бушевала в его душе, помогла ему справиться со смущением. Стуча себя кулаком по колену, он повел свой рассказ.

— Знай, господин — хотя, сдается мне, тебе это давно известно, — что у короля Эрманариха есть два племянника, Эмбрика и Фритла. Они — сыновья его брата Айульфа, который погиб в сражении с англами далеко на севере. Когда Эмбрика и Фритла подросли, они стали славными воинами и два года назад повели отряд на аланов, которые заключили союз с гуннами. Возвратились они с богатой добычей, ибо разыскали место, где гунны прятали дань. Эрманарих объявил, что по праву короля забирает всю добычу себе. Племянники не соглашались; ведь с аланами бился не король, а они сами. Тогда он позвал их к себе, чтобы переговорить обо всем еще раз. Братья поехали к нему, однако, не доверяя королю, укрыли сокровища там, где ему их было не найти. Эрманарих обещал, что не тронет их и пальцем, но, едва они приехали, тотчас приказал схватить их. Когда же племянники отказались поведать, где схоронили сокровища, он сперва велел пытать их, а потом убил и послал на розыски своих воинов. Те вернулись ни с чем, но сожгли дома сыновей Айульфа и зарубили тех, кто в них был. Эрманарих заявил, что заставит слушаться себя. Господин, — воскликнул Рандвар, — где тут правда?