— Я буду с тобой безжалостно откровенна, дорогой мой... потому что ты тот, кого я люблю.
— В данный момент? Или я могу рассчитывать на месяц-два?
— Я не заслужила такой несправедливости, это унизительно.
— Извиняюсь. Только я бы предпочел услышать не «потому что ты тот, кого я люблю», а «потому что я тебя люблю».
— А я
— Два-ноль в вашу пользу, леди. Давай, будь безжалостно откровенна.
— Ты умный, даже в своем роде выдающийся человек. Я видела это, восхищалась твоей способностью принимать быстрые решения, а также твоей сумасшедшей отвагой — тут ты на голову выше моего мужа и Гарри. Но ты
— Давай ближе к делу. Мне надо позвонить.
— Пожалуйста,
— А у меня нет?
— Бог ты мой, охотиться за тобой отправляют целую банду киллеров. Людей со средствами и связями, о которых мы ничего не знаем. Им дадут имена людей и неограниченные средства на их подкуп, а чтоб выдать тебя, достаточно одного человека.
— Значит, мы опять возвращаемся к исходному вопросу. Почему они так упорно гоняются за Гарри Лэтемом?
— Вдвоем?..
— Я ответила на твой прежний вопрос?
— Как заманчиво, прямо плакать хочется, но это не сработает, Карин. Может, у меня и нет такого опыта, как у других, зато есть нечто другое — чего у них нет. И называется такое качество яростью, а вместе с теми скромными способностями, которые ты у меня подметила, это делает меня вожаком стаи. Прости меня, не сердись, но по-другому и быть не может.
— Я взываю к твоему инстинкту самосохранения — говорю о
— Отвага здесь ни при чем! Я никогда не выставлял себя отчаянным смельчаком, не люблю я храбрость, она губит идиотов. Я говорю о своем брате, о человеке, без которого не доучился бы в школе или в колледже, и к этому моменту был бы тупым хоккеистом с распухшим лицом, переломанными ногами и без гроша за душой. Жан-Пьер Вил-лье говорил, что обязан отцу, которого не знал, стольким же, если не больше, чем я Гарри. Я не согласен. Я большим обязан Гарри, потому что я-то
— Понимаю. — Карин помолчала. Они смотрели друг другу в глаза. Тогда мы вместе пройдем через все это, — заключила она.
— Черт возьми, я от тебя этого не требую.
— На другое я не согласна. И только об одном прошу, Дру, не дай своей ярости погубить тебя. Я знаю, что не выдержу, если потеряю второго в своей жизни любимого мужчину тем же образом, как потеряла первого.
— Тут можешь быть спокойна. У меня есть, ради чего жить... Ну а теперь, мне можно позвонить? В Вашингтоне полдень, хочу застать Соренсона, пока он не ушел обедать.
— Ты можешь испортить ему аппетит.
— Так оно и будет. Он не одобряет моих действий, но и не пресекает их по одной небезынтересной причине.
— По какой же?
— Он и сам бы так поступил.
Тем временем в Вашингтоне Уэсли Соренсон был раздражен и расстроен одновременно. Вице-президент Говард Келлер переслал ему факсом список из ста одиннадцати сенаторов и конгрессменов от обеих партий, которые готовы с негодованием отреагировать на включение своего бывшего коллеги в перечень нацистов — все они изъявили желание дать показания. Помимо того, был и другой список потенциальных противников: от отвергнутых, но все еще влиятельных лидеров фундаменталистов до фанатиков с крайними взглядами — и те и другие отвергли бы Второе Пришествие как политическую манипуляцию, будь это в их интересах. Внизу факса рукой вице-президента было написано заключение: «Вышеупомянутые клоуны на месте, они готовы, жаждут уничтожить любого, кто хоть в чем-то с ними не согласен. Юристы у меня есть. Вместе с нашими ребятами мы всех этих придурков смешаем с грязью! Давайте представим дело в сенат и разоблачим неудачливых охотников на ведьм».
Соренсон, однако, не был готов играть в открытую. Это могло много дать, но и потерять можно было много. Зонненкинды
— Слушаю.
— Это ваш блатной агент, босс.
— Лучше б мне им не быть — твоим боссом, я имею в виду.
— Потерпите пока, у нас наметился прогресс.
— Какой?