— Например? И если соврешь, мне даже пистолет твой не понадобится — я просто разорву артерии у тебя на шее, и все, конец. Я — как тот оператор радара в Бовэ, когда смотрит на экран, — определяю по глазам. Надеюсь, не ошибаюсь... Жак Бержерон — нацист,
— Да... Как же вы
— Когда устанешь, запутаешься — прокручиваешь все заново. Это должен быть некто, имеющий доступ ко всей информации: где игроки находятся каждую минуту. Сначала мы думали, это Моро: он был в списке, из-за чего мы и боялись с ним работать. Черт, я ничего не мог ему рассказать. Потом его оправдал единственный человек, который
— Я обо всем этом не знаю, клянусь распятым Христом, я
— Но ты знаешь, что он нацист, верно? Законспирированный — возможно, самый законспирированный нацист во Франции.
— Да, — резко выдохнул Франсуа. — Мне ничего не оставалось, лишь молчать и подчиняться.
—
— Я убил человека, а Жак это видел.
— Как убил?
— Задушил. Попытайтесь понять, мсье, я допоздна задерживаюсь на работе, иногда меня нет несколько дней кряду, семья без внимания — что тут скажешь?
— Хорошо бы побольше, — сказал Лэтем.
— Жена завела себе любовника. Я сообразил, как каждый муж, когда в спальне темно. Воспользовался средствами Второго бюро, чтоб выяснить, кто он.
— Дело не совсем официальное, так?
— Конечно. Чего я не знал, так это того, что Жак следил за каждым моим запросом, каждым звонком. Я назначил встречу с этим типом, неудачливым парикмахером, он был весь в долгах, салоны прогорали. Мы встретились на аллее на Монпарнасе. Он начал непристойно шутить о моей жене, смеялся. У меня кровь закипела, я бросился на него и убил, злодейски. А когда выходил из аллеи, меня окликнул Бержерон.
— Так ты стал его человеком.
— Альтернативой было провести остаток жизни в тюрьме. Он сделал снимки на инфракрасной пленке.
— И все же вы с женой опять вместе, так ведь?
— Мы французы, мсье. Я тоже не святой. Мы помирились, и наш брак надежен. У нас дети.
— Но ты работал с Бержероном, с
— Остаток жизни в тюрьме — это для
Лэтем отпустил его от стены и указал на стол.
— О'кей, Колеса, или мы договоримся, или нет. Если я не заблуждаюсь, а я так не думаю, вы с Жаком здесь единственные нацисты, и ты невольный пособник. Иначе было бы уже опасно. Хозяин и раб, прекрасное сочетание. Свое вынужденное пособничество ты можешь доказать, сделав, что я скажу: если нет — тебе конец, я сам с тобой расправлюсь. Понял?
— Что вы хотите от меня? И если я соглашусь, какая гарантия, что из-за этих фотографий не попаду в тюрьму?
— Никаких вообще-то, но шанс есть. Я так думаю, Бержерон больше будет заинтересован в том, чтоб спасти свою шкуру от расстрельной команды, нежели поставить тебя перед ней.
— У нас во Франции так не казнят, мсье.
— Ты что, так наивен? Неофициально, Франсуа, это очень просто делают.
— Так что надо? — спросил, сглатывая, водитель.
— Жак в другом крыле на этом этаже, если не ошибаюсь.
— Да. Тут лишь подчиненные.
— Но доступ у тебя есть? Я хочу сказать, ведь ты знаешь расклад?
— Если хотите узнать, могу ли я отвести вас в его кабинет, то да, могу.
— Не засветив нас обоих?
— Конечно, я к нему приписан. В этом секторе есть особый коридор, куда вход по коду, он ведет к кабинетам начальства. Код у меня есть, естественно.
— Естественно! Пошли.
— Ладно, а что мне потом делать?
— Возвратиться сюда и надеяться на лучшее.
— А вы, мсье Лэтем?
— Я тоже буду надеяться на лучшее.
Капитан Кристиан Диец положил портативное радио подальше на книжную полку и встал слева от двери в гостиничный номер. Его тонкий слух уловил приглушенные шаги в коридоре, потом наступила тишина. Держа оружие наготове, он подумал, разжились ли непрошенные гости ключом или попытаются вломиться в дверь.
Через мгновение он понял, что они предпочли последнее. Тишину нарушил страшный грохот, сорванная с петель дверь отлетела на спецназовца. В комнату ворвались двое с оружием в руках, вертя головой слева направо, справа налево, не зная, что предпринять. Диец разрешил их дилемму, крикнув:
— Бросайте оружие, иначе