Патрульные апокалипсиса

—Простите. Я серьезен. Повторю, что сказал однажды в Вашингтоне мой знакомый Соренсон — назвать его «другом» не могу, ибо я не принадлежу к его кругу, — так вот его слова: «Слишком быстро развиваются события и слишком сложно». И он прав. Мы считаем, что подготовились, а на деле совсем не готовы. Новое нацистское движение вылезает из грязи, как осколки металла из помойки, — что-то настоящее, а что-то вовсе и не металл, просто случайно блеснуло. Кто причастен к этому движению, а кто нет? Как это выяснить, не проверив всех и не заставив невиновных доказывать, что они чисты?

— Но они не смогут этого сделать, если обвинение вынесено.

— Очень точно замечено, леди. Я это пережил, мы потеряли десятки глубоко и средне засекреченных агентов. Наши люди сами раскрывали себя, подыгрывая политическим деятелям и журналистам-расследователям, ни один из которых не знал правды.

— Вам, наверное, тяжело пришлось...

— В заявлениях об отставке обычно встречались такие фразы: «Я этого не заслужил, капитан» или майор. Или: «Да по какому праву вы калечите мою жизнь?» И самое страшное: «Если ты, сукин сын, не оправдаешь меня, я вытащу на свет всю твою операцию». Я подписал, должно быть, пятьдесят или шестьдесят «конфиденциальных записок», утверждая, что такие-то лица — чрезвычайно ценные оперативные работники разведки, хотя многие из них этого вовсе не заслуживали.

— Конечно, после того, через что они прошли.

— Скажем: возможно, не заслуживали, однако теперь многие из них зарабатывают раз в двадцать больше меня в частном секторе благодаря своему легендарному прошлому. Несколько самых тупых, которые не могли разобрать код на коробке с кукурузными хлопьями, возглавляют службу безопасности крупных корпораций.

— По-моему, это называется «туфта», как говорят американцы.

— Конечно. И все мы этим занимались, во всяком случае на бумаге. Шантаж нынче в моде — он сверху донизу, моя дорогая.

— А почему вы не подали в отставку, полковник?

— Почему? — Витковски опустился на стул, не сводя глаз с двери в спальню. — Скажем так, как бы архаично это ни звучало: то, что я делаю, я делаю хорошо, чего нельзя сказать о моем характере, — коварство и подозрительность не самые лучшие черты, но если над ними поработать и заставить служить моему делу, они могут стать ценным приобретением. Американский предприниматель Уилл Роджерс как-то сказал: «В жизни не встречал человека, который был бы мне неприятен». А я утверждаю, что не встречал человека, который не вызывал бы у меня подозрения. Возможно, это объясняется тем, что я — европеец, моим европейским наследием. Я ведь по происхождению поляк.

— А Польшу, так много давшую искусству и науке, предавали чаще, чем других, — заметила Карин.

— Наверное, моя подозрительность этим отчасти и объясняется. Пожалуй, она врожденная.

— Фредди доверял вам.

— Хотелось бы и мне отвечать ему тем же. Но я никогда не доверял вашему мужу. Он был как запальный шнур, который я не мог контролировать и вовремя потушить. Его смерть от рук Штази была неизбежна.

— Он же оказался прав, — возразила Карин, повышая голос. — Сотрудники Штази и подобные им стали сейчас становым хребтом нацизма.

— Ваш муж действовал неверными методами, его ненависть была направлена не на тех. Его раскрыли, а затем убили. Он не хотел меня слушать.

— Знаю, знаю. Он и меня не слушал... А под конец и вообще перестал считаться с нашим мнением.

— Не понимаю.

— Фредди проявлял нетерпимость не только ко мне, а ко всем, кто ему возражал. Он был очень сильным — его тренировали ваши коммандос в Бельгии — и считал себя неуязвимым. Под конец он превратился в такого же фанатика, как и его враги.

— Значит, вы понимаете, почему я никогда не доверял вашему мужу.

— Конечно. Последние месяцы нашей жизни в Амстердаме я бы не хотела пережить снова.

Внезапно дверь в спальню Витковски распахнулась, и на пороге появился Лэтем.

— Наша взяла! — воскликнул он. — Ты был прав, Стэнли. Этот мерзавец внизу на улице — это Рейнольдс. Алан Рейнольдсиз центра связи.

— Кто?

— Сколько раз ты бывал в центре связи, Стэнли?

— Не знаю. Раза три-четыре за последний год.

— Это «крот».Я видел его лицо.

— Значит, что-то затевается, и надо принять контрмеры.

— Что будем делать и с чего начнем?

— Миссис де Фрис... Карин... пройдите, пожалуйста, в мою спальню, к окну, и говорите нам, что происходит на улице.

— Бегу, — сказала Карин, вставая с дивана и направляясь в спальню полковника.

— А теперь что? — спросил Дру.

— Яснее ясного, — ответил Витковски. — Приготовить оружие.

— У меня есть пистолет-автомат с полной обоймой. — И Лэтем вытащил из-за пояса оружие.

— Я дам тебе ещё один с дополнительной обоймой.

— Ты, значит, ожидаешь худшего?

— Я этого ожидаю уже почти пять лет, а твою квартиру потому и разгромили, что ты этого не ожидал.

— Ну, у меня есть такое приспособление, которое не даст открыть дверь.

— Прекрасно. Но если мерзавцы пошлют за тобой двоих-троих, хотелось бы отправить парочку в Вашингтон. В возмещение за того, которого они лишились.