Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

Было и ещё забавней. Как-то раз мы зависали у него дома, в домофон кто-то позвонил (жил он на втором этаже). Глеб вышел на лестничную клетку и, вернувшись, сказал, мол, это пришли менты, но он с ними сейчас разберётся. Мы притихли в ожидании дальнейших событий. Бабахает подъездная дверь. Раздаётся нереальный грохот, как будто чьё-то тело летит в гараж и смачно падает на асфальт. Девчонки испуганно переглядываются, охают. Со двора доносятся смачные увесистые шлепки. Мы всей гурьбой к окну… А за окном такая сцена: Бухарь с разбегу кидается на гаражи, падает, встаёт, бьёт их локтями и ногами, орёт: «На, сука! На, сука! Получай!» Минут через пять он подскакивает с земли, весь серый от прибитой к тротуарам пыли, и бежит в конец двора с криками: «У-у-у, догоню, падла!» И… возвращается с маской героя на лице – нос выше небес. Мы валялись))).

В общем, такой был персонаж – Сухарь. «В каждой компании есть свой Глеб»,–говорили мы и были недалеки от истины. В каждой дворовой стае держат слабую особь.

Его родители занимали неплохие посты в государственных органах. Оставалось лишь гадать, почему они не вмешивались в судьбу сына, не старались хоть как-то спасти его от той бездны, в которую он скатывался. У них была добротная, хорошо обставленная квартира. Но среднестатистическая. Без изысков и понтов.

Нажравшись, Бухарь всегда бахвалился тем, что взяток предки не берут, посему живут не так уж шикарно, хотя при их должностях могли бы. «Но лучше уж так, чем иметь нечистую совесть!» – гордо повторял он одну и ту же фразу. Вообще, он был неплохой парень. Как ни странно, он не просто делал вид, что учится, как большинство из нас, а посещал занятия исправно и даже имел серьёзные планы на будущее – пойти по стопам родителей. Одна беда… По вечерам и выходным он безбожно бухал всё, что льётся, но даже при таком образе жизни всё равно закончил академию, неплохо защитился и действительно пошёл в органы, по стопам предков, и по их же настоянию на начальную позицию. Взяли его охотно, сам он тоже был доволен, но всё закончилось в его стиле: и смешно и грустно, по прошествии чуть больше года.

«Да мне тут до метро и обратно. Пиво ж не бухло, – подумал Глеб как-то утром, и сел за руль своего седана. – Имею же я право расслабиться в свой выходной!» Зависимость заставляла мозг находить оправдания. Будний весенний денёк. Планктон давно уже уткнулся в мониторы, нервно поглядывая на время, мысленно подгоняя стрелку к обеденному часу.

Глеб пораскинула мозгами: «Я, конечно, не при исполнении, но не такой же отморозок, в конце концов, чтобы пить за рулём!» – заключил он, решил вызвонить какого-нибудь товарища и посадить за руль своего авто под предлогом, что позже угостит крафтовым, разливным. Пузатые бутылки так и манили Глеба, поглядывая на него скромными коричневыми крышечками из открытой дверцы холодильника. Он облизнулся, предвкушая горькую прохладу, и достал парочку с собой в дорогу. «Нам туда-обратно двадцать минут ехать, полдень, дороги свободные!», – уламывал он. И уломал Грача.

По дороге обратно, на первом светофоре, Глеб был уже на середине второй бутылки, и потому к следующему светофору предложил догнать подрезавший их тонированный крузак (каких в Москве тысячи) и поприветствовать наглого водителя летящей в стекло пустой бутылкой. В момент, когда электрический свет соскользнул вниз от красного к зелёному, Глеб высунулся из окна и со всего размаху кинул пустую бутылку в тонированное лобовое стекло. Бутыль глухо ударилась и отскочила на дорожное полотно, Грач вдавил педаль в днище седанчика, колёса взвизгнули, машинка рванула вперёд.

На третьем светофоре крузак поравнялся с машиной пацанов, открылась водительская дверь, с высокой ступени соскочил пузатый мужик, еле удержавшись на ногах (степень его алкогольного опьянения превышала состояние Глеба примерно в десять раз), на удивление уверенным движением достал из заднего кармана пистолет и начал шмалять по тачке нашего Сухарика, резко дёрнувшейся с места, не глядя на предательски застывший красный. Пока пули прилетали в заднее стекло, Глеб и его друг отчаянно верещали, согнувшись в три погибели. Крик их сливался с треском пробитого стекла да звоном металла, лишь когда всё стихло, перешёл в отборный мат, изливающийся (как следствие выброшенного в кровь адреналина) всё время до дома и ещё несколько часов после, пока весть об этом происшествии разлетелась по ранчо и все наперебой просили пересказать историю.

На третий день после случившегося молодого лейтенанта полиции Глеба Ерохина вызвали на ковёр и сказали прямо и просто: «Пиши заявление и помалкивай, а то хуже будет». Мужик тот оказался очень уважаемым (а как иначе?) полковником, и карьере Глеба в органах навсегда загорелся красный свет. Даже предки Глеба, всю жизнь отдавшие на служение нашему государству (народу?), не смогли ничем помочь.