Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

Можно было бы говорить о трагедии сломанной судьбы, если не знать нашего Бухарика-Сухарика и истории, в которые он постоянно попадал. Глеб не очень долго горевал, побухал две недели и устроился навязчивым продавцом театральных билетов, бродящим по мелким магазинчикам и кафе в центре города. Мы тогда знатно поржали над этой ситуацией.

В тусе ходил прикол, что родичи Сухаря – его пьяная фантазия. Ну как могло быть так, что родители закрывают глаза на очевидное пьянство сына? Ладно ещё юные годы, но пить он начал будучи, считай, ребёнком. К двадцати пил уже запойно. Страшно. Пацаны сами в этом плане были не промах, но даже они удивлялись. Вписаться к Глебу можно было каждые выходные и праздники (Новый год в том числе). Никто не видел его предков, но бывало, Глеб сливался, и пацаны рассказывали, что, набрав ему в домофон, реально отвечал женский голос. Стоило попасть в подъезд и взлететь на второй этаж, Глеб всегда встречал у двери. Мать его ни разу не выглянула поздороваться или проверить, чем занимается сын прямо под её носом на лестничном пролёте.

Один только Дима, знавший Сухаря с детсада, видел его родителей в лицо. Говорил, что мама его с виду очень даже приятная женщина, а отец вечно серьёзный, тучный, создавал впечатление строгого человека. «И как так?» – разводили мы руками. Сложно было поверить, что Глеб живёт в приличной семье. Не пьющей семье! Алкоголя в доме никогда не было, кроме подаренных кем-то запылённых бутылок коньяка вкупе с именными рюмками за выслугу лет. Полной семье! Хотя кто знал, что происходит за стенами квартиры?

Что вообще мы можем знать о жизни другой семьи? Мы все живём ничего друг о друге не зная, спрятавшись за стенами своих маленьких квартир, окружив себя десятком близких людей, чья жизнь понятна и ясна, а что до человека далёкого, скажем, соседа по лестничной клетке, или ещё дальше – живущего двумя этажами ниже… Последнего мы не услышим, даже случись вдруг, он будет истошно звать на помощь как-нибудь посреди ночи. «Напился», – подумаем мы и повернёмся на другой бок, зевнув.

В больших городах принято заглядывать в чужие окна, но не принято осуждать происходящее за ними. В больших городах слишком мало места даже для своей собственной жизни, поэтому жизнь другого не имеет совершенно никакой ценности.

Я как-то узнал, что на три этажа ниже нас живёт парень-инвалид. Моя бабушка общалась с его мамой. Когда ему было двадцать два, собрался с друзьями на квартире, ребята напились по случаю окончания универа, и в пьяной драке какой-то чувак дал парню бутылкой по голове. Его почти полностью парализовало. Спустя годы тяжёлой работы он смог кое-как говорить, двигать правой рукой и шевелить пальцами на ней. Работал программистом. Старался хоть как-то облегчить долю своей одинокой матери, но по-настоящему облегчил, лишь когда умер во время пожара – пепел с его же сигареты залетел в окно соседней комнаты. Пламя моментально охватило маленькую квартирку, парень задохнулся в считанные минуты. Я узнал о нём, только когда вернулся однажды из школы и увидел пожарную машину, обгоревшие окна на четвёртом этаже. Я пошёл пешком наверх, и мимо меня пронеслась его мать, воющая как раненая медведица. Я тогда впервые увидел женское горе. Оно очень сильно ранило моё сердце.

Кто знает, что происходило у Сухаря в семье? Отец бил мать, стараясь компенсировать чувство собственной неполноценности от того, что она была на два чина старше него? Вряд ли. Скорее всего, всё куда прозаичней. Родители были заняты долгом службы, а по выходным уезжали на дачу. На сына не то чтобы не было времени или было наплевать, просто, когда он подрос, казалось, что не так уж много внимания ему нужно. Учится хорошо. Не хулиган. Слушается. Он сам не хотел ехать с ними на дачу, ну не тащить же его насильно? Пусть гуляет – потом перерастёт.

Огромное количество семейных трагедий случается без глобальной на то причины, без переломного момента, без крайностей. Просто в какой-то момент люди выпускают из рук нить, которая связывает их друг с другом, а нить эта так тонка, что они даже не замечают, продолжая идти каждый в своём направлении. Будь она толще или держали бы крепче, то почувствовали, спохватились, опомнились, бросились навстречу друг другу, но зачастую все продолжают идти не оборачиваясь, пока кто-то один не упирается в тупик; лишь тогда человек повернёт голову и ужаснётся, как далеко он стоит от тех, кто совсем недавно был ему близок.

Родители Глеба просто много лет ездили на дачу. Глеб просто оставался дома. Возможно, в какой-то момент они почувствовали неладное, но было уже поздно что-то менять. Пройдут годы с того случая, когда Сухаря избили за розовую футболку, мать Глеба позвонит в отчаянии Диме с просьбой прийти, помочь: сын только вышел из первой дурки, три дня держался и снова нажрался в хлам, словил белку, избил её, мать, поднял руку на свою беременную девушку и крушил всю квартиру в беспамятстве.