Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

И почему московская весна мало чем отличается от зимы? Серое небо, серые стены окружающих домов, грязный серый снег. Слякоть словно осела в лёгких вместе со смолами всего того, что мы скуривали. Изредка выглядывало холодное ещё солнце, даруя короткие проблески надежды. И если март был ожидаемо невыносим и тосклив, то наступивший апрель в том году казался не лучше. Весна всё никак не могла вступить в свои права, и долгожданные три тёплых денька в самом начале месяца вновь сменились на серые тучи и ледяной дождь, разрезающий уставшую от холода, покрасневшую кожу. Как на зло, получалось так, что в редкие солнечные дни я работал, а в мои выходные была такая мгла, что, просыпаясь после полудня, я подолгу бездумно валялся в кровати, смотря в окно на серое небо, пересечённое наискосок тремя тонкими полосами проводов, мерно покачивающимися на ветру.

Ветер гудел в вентиляционной шахте, проходящей как раз где-то над моей комнатой. Озябшие голуби забивались в прямоугольные отверстия под самой крышей и курлыкали свои зимние песни днями напролёт. Хотелось верить, что всё это скоро переменится. И верилось.

В воздухе под конец месяца вдруг резко запахло подснежниками (х*р знает, как пахнут подснежники, но кажется, что именно так: талым снегом, бурыми проталинами, сияющим чёрной чистотой асфальтом, отмерзающей корой деревьев – всем тем, что наполняло воздух в последние дни апреля). Снега к тому моменту почти не осталось, он был размыт бесконечными дождями. Мы так ждали этих перемен, устав слоняться по подъездам, ёжась от холода даже в них. Все разговоры только и были, что о долгожданной весне. Все мысли только и были, что о ней.

Мы вспоминали прошлое лето и планировали чуть ли не каждый день грядущего. Казалось, оно будет длиться бесконечно, и в этом году мы уж точно не протупим, как в том. Будем гонять в футбол на новую «коробку» в соседний район, будем купаться в деревне Пирогово. Будем ездить тусить в центр, чтобы цеплять тёлочек. Обустроим внешний балкон в доме Грача. В их с Родей домах непроходные внешние балконы объединяли жильцов одной лестничной площадки, только у Роди балкон выходил на стоящие дома, а у Грача–на лес, и мы, скрытые от посторонних глаз, могли спокойно делать там свои «грязные делишки», заблокировав проход к нам черенком от швабры, вставленным в дверную ручку. Мы обсуждали, как сколотим столик и притащим скамейки, намутим где-нибудь диван, протянем электричество. Мы так ждали жизни, которая возможна лишь в тёплое время года. Наполненной, неспешной и яркой.

И вот, наконец, окончательно сошёл снег, сделалось так тепло, что зимние куртки на синтепоне можно было сменить на лёгкие спортивные, надетые поверх толстовок (только Димас сменил на кожанчик). Руки не хотелось прятать в карманы, хоть иные порывы ветра всё ещё обжигали кожу ладоней и щёк, забирались под капюшон и за воротник, растворялись в тепле тела, но оставляли в память о себе секундную дрожь.

И вот, наконец мы с пацанами собрались во дворе, а не в подъезде. Девчонки появились внезапно и с лёгкостью влились в нашу компанию, будто и не было тех недель, когда мы совсем не общались. Пришёл и Рыжий, которого тоже не было было всё это время. Казалось, он ещё больше похудел, взгляд бегал из стороны в сторону, словно стараясь не дать разглядеть постыдную правду о его обладателе. Тень под глазами стала ещё темнее и глубже, чем была во все прошедшие, лишённые солнечного света зимние дни. Спустились и Болоцкий с Димой (собрались мы как раз во дворе перед подъездом последнего).

Они спустились, и по постоянным переглядкам и обрывкам фраз всем было ясно, что у них с девочками есть общие темы, шутки и приколы, о которых никто не в курсе. И каждый раз, когда промелькивало это общее, Марго морщилась и делала вид, что она не при чём, украдкой поглядывая на Рыжего, а Болото с каждой секундой всё больше петушился, давая всем понять, как много его с Ритой теперь объединяет. Рыжий, в свою очередь, совершенно не обращал на них внимания. Он не старался не смотреть на них, но и не задерживал взгляд дольше, чем на ком-либо. Саня подтянулся со своего райончика. И Грач с Родей не пропустили встречи, и мы даже сами позвонили Глебу. В общем, компания была в сборе.

Был тёплый, безветренный вечер, когда подошли девчонки, солнце едва начало закатываться за дома, и в его золотых ещё лучах Асины волосы сияли пожаром, а на щеках играло пламя румянца, совершенно стёршееся из памяти за весь март, а с ним и февраль и январь (все те месяцы, когда мы виделись редко, а если и виделись, то под тусклым электрическим светом). Она, заметив, что я пялюсь на неё (как дебил), лукаво спросила: «Чё уставился? Соскучился?» И я ничего не мог сказать, кроме как правду: «Да». Пацаны заржали, но поняли. Они тоже соскучились. Мы обнимали девчонок, они давали обнимать себя, смеялись и признавались, что тоже скучали. Всё это было как в сказке. Правда.

– Ребят, может, шашлыки замутим? – раззадорилась Ася.

– Ась, бл*, среда же.