Пациент

Я не смотрела пациенту в лицо, чтобы не смущать, однако приметы были повсюду: крепко сплетенные пальцы, загорелые кисти, аккуратно подстриженные ногти, часы «Ролекс», дорогие мокасины на ногах. Какова бы ни была его проблема, она явно заключалась не в деньгах. Я ждала, и это было меньшее, что можно было сделать для того, кто страдает.

– Все в порядке, – заверила я его. – Торопиться нам некуда.

В клинике стояла тишина, все телефоны к этому времени были уже были переключены на дежурный центр. Кэрол не стала бы стучать в дверь, чтобы попросить меня подписать рецепты, а больше я никого не ждала. Я могла бы слушать его сколько угодно. Я дала бы ему время, которого не нашла для Лиама.

Лиам Чемберс явился без записи две недели тому назад, в самые горячие утренние часы. Семнадцатилетний подросток с ничего не выражающим взглядом и выпирающими из-под кожи, как шарики, костями запястий. Он пробормотал, что у него проблемы, но на мои вопросы отвечать не стал, и у нас закончилось время. Я попросила его прийти следующим утром, но в тот же вечер парня нашли в его комнате, свисающим с потолочной балки на поясе от халата. Его мать не впустила меня, когда я приходила, но согласилась встретиться через две недели – восьмого февраля, которое, как показывал календарь, наступало уже завтра.

Календарь, подарок от фармацевтической компании, висел на пробковой доске над моим столом между расписанием дежурств и протоколом лечения почечной недостаточности. «Подсолнухи» Ван Гога на февральском листке. Я никогда как следует не рассматривала эту картину, одно из тех знакомых изображений, мимо которых обычно проскальзывает взгляд, но сегодня обратила внимание, что цветы уже подвядшие. Прежде я этого не замечала. Когда ты вечно занята, то света белого вокруг не видишь, но стоит только взглянуть внимательней – начинаешь распознавать очевидные вещи, которые ранее упустила. Из некоторых цветков уже выпали семечки, но сохранившиеся лепестки пылали, как язычки пламени: шафран, охра и жженая сиена – краски, характерные для юга Франции. Внизу было нацарапано: «Арль»[3]. Я представила, как колоритно звучало бы это название, если произносить его на французский манер – перекатывая букву «р» во рту, как нечто столь горячее и вкусное, что так и хочется проглотить.

– Там, на повороте дороги к Стоунхенджу, росло большое дерево; оно как будто ждало меня.

Я слегка вздрогнула от его слов, но, кажется, удачно это скрыла. Он говорил с французским акцентом, словно решил его продемонстрировать, заглянув в мои мысли.

– Мне захотелось въехать прямо в него, но следовало сначала позвонить в полицию, чтобы они успели убрать месиво, прежде чем кто-то на него наткнется.

Я кивнула, скрывая свое потрясение. Он говорил правду, и столь сухое изложение фактов лишь усугубляло ситуацию. Я промолчала. Если начать отвечать слишком быстро, пациент может «закрыться». Вполне вероятно, что в случае с Лиамом так и произошло.

Молчание тянулось, пока Люк снова его не нарушил:

– Все вокруг серое. И тишина. Я будто брожу по пепелищу. И в воздухе тоже пепел, как после всемирного пожара.

Пепел. Мне всегда нравилось, как звучит это слово. Оно ощущалось на языке как нечто очень мягкое, и это было странно – настоящий пепел скрипел бы на зубах и был невыносимо горьким на вкус.

– Память стала ни к черту. Не хочу ничего делать, даже то, что мне обычно нравится. Меня ни хрена не волнует. – Голос Люка звучал возмущенно-обиженно, как будто посреди ночи в его дверь ломился незнакомец. – И мне больше не хочется секса.

Не сдержавшись, я окинула взглядом его фигуру. Несмотря на развитую мускулатуру, я почему-то не могла представить его в спортзале. Кожа была обветренной. Он будто явился из какой-то глуши, где нет никого, кроме птиц в небе. Карточка в моей руке утверждала, что ему сорок; взъерошенные каштановые волосы, доходившие до воротника, уже начинали седеть. У него были крупные ладони и широкие плечи, длинный нос, темно-карие глаза и небольшой шрам справа около губ. Такой тип лица привлек бы мое внимание в толпе. Врачам не полагается думать о пациентах в подобном ключе, но это происходит непроизвольно, из-за привычки оценивать все так, как будто измеряешь рост или вес. Удивительно, как много можно понять с первого взгляда, выводы делаешь раньше, чем сама их осознаешь. Учитывая возраст, пол и имя, с невероятной точностью можно предугадать, в чем будет заключаться проблема, еще до того, как пациент произнесет первое слово.

– А раньше вы чувствовали себя подобным образом?

– Не до такой степени плохо.

– Но у вас уже бывала депрессия?

– Да.

– Достаточно сильная, чтобы потребовалось лечение?

Люк кивнул, но его глаза затуманились, будто он спрятал поглубже какую-то тайну. Никто не выкладывает всю подноготную на первом приеме. Роджер считал, что надо представить себя на месте пациента и ждать, сколько потребуется. Это замечательное правило, но если у тебя море времени.

– Понятно. Мне важно это знать.

Он немного расслабил руки на коленях. Мелькнуло массивное золотое обручальное кольцо и золотые запонки.