Пациент 35

Как долго я был ковбоем — четыре года, четыре месяца или четыре минуты, сказать не могу. Эта жизнь вылетела у меня из головы. Смутно помню, как клеймили телят. Один ковбой сидел на голове у животного, другой держал его за ноги. Третий клеймил раскаленным до красна клеймом. Пахло палеными перьями.

В какой-то момент я опять очутился в той комнате со столом и зеркалом. Все в ней было так, как тогда, когда я там оказался в первый раз — стерильно… чисто…

Стол сиял, как будто его специально к моему приходу отполировали. Линолеум был вымыт. Зеркало не было разбито… два металлических стула стояли напротив друг друга по разные стороны от стола. На одном из них сидел о чем-то глубоко задумавшийся господин Валентин, ничуть за время моего отсутствия не изменившийся, на другом я.

И вот, морщины на лице гипнотизера вдруг ожили и изобразили иронию, и он спросил меня, посмеиваясь: Ну как, покатались на мустангах? Видели страусов и броненосцев?

— В Техасе страусы и броненосцы не водятся.

— Ха-ха… Вы наблюдательны. Похвально. Ну что же, господин странник… Куда подадитесь на этот раз? В кого превратитесь? Вы, признаться, меня очень удивили… Я никак не предполагал, что в вашем подсознании есть место для коров и лошадей… Лассо… револьверы… это так скучно! Был, был у вас в душе какой-то крючочек… может быть особый комплекс или детское воспоминание о Всаднике без головы… Вудли Пойндекстер и Кассий Колхаун… Не спроста вас занесло в Техас. Что-то потянуло вас туда, вниз, как героя «Сердца ангела» тянуло в Новый Орлеан… И конец этого вашего приключения был похож на конец этого частного детектива, хорошо, что вы его забыли. На да ладно… сапожки ваши мы нашли… и славно. Или, скорее, они, сапожки эти трехцветные, нашли вас. И возбудили в вас ложное воспоминание… породили фантомную жизнь, длящуюся четыре года или четыре мгновения… Да-с. Я не Фрейд и копаться в вас не собираюсь. Мало ли что можно в человеке найти? Это ведь свалка! Если охота — занимайтесь этим сами… А теперь, дорогой господин, вынужден вас оставить… Если хотите вернуться в вашу обычную реальность… скажите громко: «Тридцать пятый». И морок кончится. Надеюсь… Только хочу вас предупредить… возвращение это вам не понравится. Вы кажется еще не поняли, что «русский вечер», госпожа Рисе и ее гости, да и вся Россия со всеми ее прелестями — ни в коем случае не более реальны, чем ваши друзья-ковбои и телята, которых вы клеймили…

Проговорив это, гипнотизер исчез.

Осознать сказанное им я был не в состоянии.

Мне даже стало казаться, что этого странного человека и не было тут, в комнате, и все его речи я проговорил себе сам. Проверить свое подозрение я не мог. Рассиживаться не собирался. Встал и решительно подошел к зеркалу. Не без смущения и страха посмотрел на свое отражение. Боже мой, что это за чудовище?!

Схватил стул и изо всех сил врезал им по зеркалу.

Как и было оговорено, через полчаса госпожа Рисе открыла библиотеку, но никого в ней не обнаружила. Обратилась к Лили: Вы знаете, дорогая, у меня что-то вроде дежавю сейчас произошло… какой-то голос мне прошептал, что я должна открыть запертую на ключ библиотеку… Я была уверена, что там находятся гости, попросившие их закрыть на короткое время… А там — никого! Только две мои канарейки спят в клетке.

— Ах, милая, такое бывает в нашем возрасте… Посмотрите, все гости тут… Я так увлеклась беседой с госпожой… о ее новой книге. Ой-ой-ой, уже поздно, мой Вольфганг меня наверное заждался. Пойду потихоньку домой. Спасибо вам за чудесный вечер!

Автобиографические заметки разных лет

ГОРОД К.

В детстве мучил меня кошмар.

Будто бегу я в незнакомом городе, ищу мой московский дом и не могу найти. Дома на улице стоят плечом к плечу, как солдаты, между ними нет проходов.

Я бегу.

Бегу.

Улица как коридор. Туннель. Телом из него не выйти. Дождь моросит. Неба не видно — серые облака висят низко.

Душно.

Крутые, покрытые черной черепицей крыши лоснятся от влаги. Останавливаюсь, чтобы перевести дух. Смотрю по сторонам. В домах разбиты двери, выбиты стекла. Внутри — тьма, запустение. Оттуда доносятся странные шорохи и скрипы.

Страшно.

Невдалеке — мост над неширокой речкой. Вода бурая.

Вдоль реки вытянулись фабричные корпуса. Смутно видна высокая труба и кирпичная башня с циферблатом без стрелок. Пахнет противно — угольной пылью, стальной стружкой, машинным маслом.

По берегам реки — больные деревья. Листья на них серые, маленькие, сморщенные. Асфальт на улице растрескался, в лужах коричневая жижа с бензиновыми разводами. Ни машин. ни людей не видно.

Кошмар этот мучил меня несколько раз. Каждый раз, просыпаясь, я хватался покрепче за мой обыденный московский мир и мрачное видение исчезало.

В 1990 году я попал против моей воли в немецкий город К..

Вышел из здания вокзала, прошелся туда-сюда, огляделся и узнал тот самый коричнево-серый город из моего детского кошмара. Боги судьбы перепутали сны. ошиблись. И решили исправить ошибку — отправили меня в проклятый город. Сопротивляться не было сил.