Пациент

– Следующий лечащий врач Джо – женщина – продержалась всего шесть месяцев, а потом погрузилась в глубокую кататонию, и ее пришлось прямо здесь и госпитализировать. Я бы сказала, что ты запросто вывел бы ее из этого состояния, если б она как-то не ухитрилась найти что-то острое и перерезать себе горло буквально за месяц до того, как ты успел бы приступить к делу. В любом случае после нее мы решили передать Джо кое-кому покрепче. Бывшему военному. К нам он перевелся из специализированной клиники, где занимался в основном осужденными преступниками с психиатрическими диагнозами. Этот продержался восемнадцать месяцев, после чего отправил нам по почте заявление об увольнении и пустил себе пулю в лоб.

Опустив взгляд к самому низу страницы, она испустила тяжелый вздох.

– После этого Томас – я хотела сказать, доктор А., – решил сам заняться этим случаем. И, отдадим ему должное, сумел выжить. Хотя и оставил все попытки вылечить Джо ровно через шесть месяцев. А перед тем, как через несколько лет оставить должность главврача, стал пожизненным членом совета больницы, так что и дальше мог следить, чтобы любой главврач после него подписывал обязательство поручать кому-либо дело Джо только после личного собеседования на предмет, подходит ли врач для выполнения такой задачи. Как и все мои предшественники, я всегда следовала этому правилу и отказывалась передавать Джо какому-либо врачу без подобного тестирования. Поскольку ты совершенно прав. Его безумие заразно. Я сама видела, как оно уничтожает моих коллег и даже едва не уничтожило человека, который наставлял и опекал меня и благодаря которому я получила свою нынешнюю должность. И оно едва не уничтожило и меня.

Ее глаза встретились с моими, и на какой-то миг я разглядел что-то за той холодной, резкой женщиной, какой она всегда представлялась. Увидел сломленного, полного гнева молодого врача, который всегда был абсолютно уверен в своих блестящих способностях, в точности как и я сам, и который мог лишь беспомощно наблюдать, как один-единственный пациент рушит не только его собственную жизнь, но и жизни тех, кто его окружает.

– Итак, вы тестируете меня, – негромко проговорил я. Она кивнула.

– Что он делает с людьми, доктор Г.? Если его безумие столь заразно, мне очень хотелось бы знать, чего следует опасаться. Может, я смогу что-нибудь этому противопоставить.

Ее брови взлетели вверх, на губах утвердилась горькая усмешка.

– Боюсь, что не могу ответить на этот вопрос, Паркер, – отозвалась она. – К сожалению, дать на него ответ можешь только ты сам, и ты заслужил это право, сколь ни ненавистна мне мысль о том, что я подвергаю кого-то опасности. Но ты доказал, что у тебя достаточно мозгов, дабы предположить, что ты действительно сумеешь что-нибудь с ним сделать. Поэтому позволь мне спросить тебя: чего ты боишься больше всего на свете?

– Гм! – Я попытался задуматься, но ничего не шло на ум. – Я… я не знаю.

– Прости, но так дело не пойдет, – сказала доктор Г. – Если ты хочешь попробовать с ним психотерапию, тебе нужно знать ответ на этот вопрос еще до того, как ты приступишь. Это твоя самая первая линия обороны. Вообще-то, если ты займешься его лечением, то и моя тоже, поскольку, если я не буду знать ответ на этот вопрос, тогда у меня не будет ни малейшего представления, что преследует моего подопечного после твоего первого же сеанса с ним. Попробуй еще раз. Не торопись.

По моей спине опять пробежал холодок.

– Вы хотите сказать, что он способен просто понять, чего…

– Просто. Отвечай. На. Вопрос.

Это было настолько близко к «да», что ближе уже некуда. Так что я задумался. Размышлял несколько минут, в полной тишине – доктор Г. не делала ничего, чтобы сбить меня с мысли. Похоже, что ожидающийся ответ настолько же заворожил ее, насколько поставил в тупик меня. Я подумывал отделаться всеми этими совершенно обычными ответами, естественно – вода, насекомые, огонь, – но один образ упорно пробивался наверх откуда-то из самой глубины головы: моей матери в ее больничной палате. Это был единственный ответ, который я мог дать.

– Больше всего я боюсь оказаться неспособным защитить людей, которые мне дороги, – медленно произнес я наконец. – Больше всего боюсь оказаться беспомощным, когда кого-то надо будет спасти.

Доктор Г. с искренним удивлением подняла брови.

– Интересно, – проговорила она. – Ну а в данный момент есть ли среди моего персонала кто-то, кто тебе настолько дорог, что смерть такого человека причинит тебе боль? И давай только как на духу, без всяких стеснений.

Немало смущенный, несмотря на ее последнее требование, я покачал головой. Доктор Г. кивнула.

– Так я и думала. Вообще-то ты здесь и работаешь всего ничего, – сказала она. – Постарайся в ближайшее время не обрести тут подобных привязанностей.

Не произнеся больше ни слова, доктор Г. вытащила из стола чистый лист бумаги, что-то быстро на нем написала, поставила подпись и вручила мне.