Пациент

Даже на секунду не снимаю с себя ответственности за несчастье, которое мог неумышленно навлечь на Джослин – если не вообще на весь мир, – и почти столь же ужасна полная бессмысленность всех моих действий, которые к этому привели. Стоило мне всякий раз возомнить, будто я полностью разобрался в механизме этого дьявольского явления, как Тварь удивляла меня по новой – например, когда я вроде уже окончательно уверился, что ей самой хочется сидеть под замком в нашей больнице, в окружении страдающих душевнобольных. Зачем же было бежать? Тварь долгие годы со всеми удобствами обитала в этой палате и легко нейтрализовала угрозу, которую я собой представлял. Зачем испытывать судьбу во внешнем мире?

К сожалению, со временем у меня все-таки появилась теория, как ответить на этот последний вопрос, и она сразу же наполнила меня чувством вины. Проигрывая в голове последний диалог с Тварью, я припомнил, что названной ею причиной оставаться в больнице было незнание «как быть добычей» – иными словами, как вести себя по-человечески. Больше того, она не изменила свой облик в ответ на моего «пушистого маленького зайку», поскольку «я и сам в это не верил». Дальше: пусть даже все ее методы нанесения психологических увечий и определялись теми способностями, которые людям недоступны, все равно это были методы, которые может использовать и человек. Следовательно, напрашивается только один-единственный вывод: поскольку больничный персонал обращался с Тварью, как с человеком, ей волей-неволей приходилось соответствовать их чувственному восприятию, оставаясь в человеческом облике.

И первым придал ей его, на свою беду, бедный маленький Джо – настоящий Джо, – по сути заточив в собственном теле. Верно, кто-то из пациентов как-то назвал Тварь в обличье Джо «долбаным чудовищем», но это могло быть воспринято, как если бы тот имел в виду какое-то метафорическое чудовище, не в буквальном смысле. Пациент не верил, что Тварь – это какая-то нелюдь, так что она и не изменилась. А поскольку больше никто не раскусил обман, она так и оставалась запертой в прежнем облике.

Но тут появился я и сообщил ей, что не просто верю, что она нелюдь, – я точно это знаю. А это означало, что я, должно быть, первым делом и освободил Тварь, позволив ей принять любой наиболее соответствующий случаю и эффективный внешний облик – чудовища ли, человека или же потока из крови и мочи, который я тогда ощутил во сне. А при ее способности восстанавливать когда-либо принятые обличья у нее больше не было нужды полагаться на нашу больницу как на некое безопасное прибежище, где профессиональная подготовка людей позволяет им не верить в существование чудовищ.

Таковой была и по-прежнему остается моя теория, объясняющая побег мнимого Джо. Как это ни печально, но, судя по всему, никакого способа доказать или опровергнуть ее просто не существует, а значит, эта неразрешенная проблема так и будет отягощать мою совесть до конца моих дней.

1 мая 2008 г.

Я думал, что пост от 30 апреля и в самом деле будет последним, но просто не могу оставить все на столь печальной ноте. Я хочу, чтобы вы знали нашу нынешнюю ситуацию и что я предпринял, чтобы загладить свою вину перед человечеством.

Нападение прошло для Джослин далеко не бесследно. Она провела пару дней в больнице, а потом укрылась в нашей спальне для дальнейшего восстановления – только лишь для того, чтобы впасть в просто-таки катастрофическую депрессию. Когда же Джослин твердо объявила, что у нее нет никакого желания заканчивать свою диссертацию, и даже зашла так далеко, что вдребезги разбила свой компьютер и диски с резервными копиями прямо у меня на глазах, я предложил ей подумать о переезде. Нам и самим требовалось куда-то сбежать.

Джослин бросила свою программу, а я решил заняться частной практикой. Мои связи со времен резидентуры и учебы в медицинском позволили нам выбрать достойное место для того, чтобы начать новую жизнь. Могу лишь сказать, что в совершенно другом регионе, но не желаю уточнять, где именно. Нападение и травма меняют человека. В течение долгого времени я едва узнавал Джослин, и сильно подозреваю, что она чувствовала то же самое по отношению ко мне. И все же наша любовь выдержала это испытание, так что через полтора года мы поженились. И до сих пор каждый день узнаём что-то новое. Наши шрамы по-прежнему с нами, и мне хорошо видно, как Джослин по-прежнему борется с депрессией. При мне делает вид, будто полностью счастлива, но превратилась в заядлого домоседа и не выказывает никакого интереса к тому, чтобы завести тут новых друзей. Говорит, что я – это все, чего ей надо.

Я же, со своей стороны, всегда стремился вести более деятельный образ жизни. Наверное, потому, что не вырос в окружении богатства и роскоши, как Джослин, – или, может, по той причине, что в полной мере сознаю свою часть ответственности за всю эту историю и готов провести остаток дней, искупая свою вину.