Хлоя привыкла сопереживать людям, которые испытывают боль. Обычно это помогало им, они словно разделяли её с кем-то и становилось легче нести свой груз. Сейчас, слушая, наверное, самое надрывное исполнение «Somewhere Over the Rainbow»[1]
, которое ей только доводилось слышать, девушка поняла, что ей придётся собраться с силами, чтобы разделить боль с этим человеком. Лукасу наверняка было, что ей рассказать – и она не будет настаивать на этом так, как настояла на том, чтобы он прикоснулся к струнам укулеле. Теперь уже нужно было попытаться излечить его душу, чтобы он сам потянулся к ней и захотел снять груз со своих плеч. А он не просто этого хотел – он мечтал об этом. Ему и правда хотелось проснуться выше облаков – впервые Харрис напугала эта строчка в песне. Эосфор говорил о вечном покое, а не просто о сказочном мире.– Очень хорошо, – несмотря на это, тихо сказала Хлоя, когда мелодия стихла и Лукас медленно и тяжело поднял голову, открывая глаза. – Спасибо, Самаэль. Ты молодец. Ты справился, – нервная хватка на грифе инструмента стала более спокойной, мягкой, уверенной. Болезненная дрожь в его руках ослабела. Харрис коснулась его запястья, ненавязчиво – и почувствовала, как Эосфор неосознанно притягивает инструмент к себе. Она поняла – заставлять его сейчас отдать ей гитару будет жестоко. Но ей нужно было идти к другим больным, а в палате должны были включить камеру, как только она уйдёт… Точно ли это не принесёт ему новых проблем? Его ломали, отнимая право на радость, и что будет, если кто-нибудь увидит его таким?
– Вы не можете её оставить, верно? – заговорил Эосфор, заметив её смятение. Девушка виновата приподняла уголки губ. – Нельзя, чтобы кто-то видел, – он будто бы охрип, голос как-то неуловимо изменился.
– Я оставлю её в кабинете. Обещаю. Каждый раз, когда я буду приходить, буду брать её с собой. И каждый раз, когда у нас будут официальные встречи, она будет на месте.
– Хорошо, – Лукас покорно протянул ей инструмент. Хлоя видела его внутреннюю борьбу – и её восхищало, честно говоря, то, как Эосфор слушал голос разума, несмотря на бурю чувств внутри. Дозированная радость в качестве терапии была лучше, чем ударная доза счастья, а потом – наказание за него. Для того, чтобы понять это, человеку требовалась недюжинная сила, выдержка – и у него эта сила имелась.
– Я не хочу отнимать её у тебя, – признала Харрис, заглядывая в глаза своему подопечному. Он опустил голову. – И я рада, что ты понимаешь это.
– Вам пора? – не поднимая головы, спросил Лукас. Хлоя кивнула.
– Я вернусь вечером, – пообещала она. И тут ощутила прогресс, увидела результат своих вчерашних довольно рискованных действий – Эосфор встал и подошёл к двери, чтобы проводить её. Словно она не оставляла пациента в одиночной
Так что Хлоя, осторожно коснувшись плеча Эосфора, покинула палату. Охранники недовольно прищурились, когда она отпустила их, звеня в кармане ключом и собираясь запереть дверь. Лукас опустил глаза, боясь встречаться с ними взглядом.
Где-то рядом раздался знакомый шум. Хлоя на секунду отвлеклась, бросив взгляд на его источник – санитар кивнул ей, здороваясь, и открыл дверь другой палаты. Харрис отвернулась, не обратив на это внимания – почему-то ключ её не слушался, ей никак не удавалось подцепить его в кармане. Эосфор стоял у двери, ожидая, видимо, пока она запрёт его и уйдёт – отойти первому ему казалось дурным тоном.
– Погоди, – Хлоя чуть улыбнулась, поправляя на плече чехол и придерживая ткань халата освободившейся рукой, чтобы достать-таки ключ. Дверь, которую больше никто не придерживал, чуть заскрипела, открываясь шире. Харрис наконец ухватила ключ и потянулась было к ручке двери, но Лукас вдруг изменился в лице. Девушка не успела понять, что было не так – позади неё раздались чьи-то возгласы, потом тяжёлые шаги, почти прыжки, и наконец – дикий вопль, после чего её с силой толкнули – так, что она практически влетела обратно в палату к Эосфору – прямо в его объятия. Однако она не была готова к удару, и не успела сориентироваться, ухватиться за Лукаса.
Так что, пытаясь защитить левый бок, где на плече был чехол с укулеле, Хлоя весьма неловко завалилась вправо, падая на пол. Дело было не только в инструменте – если бы гитара сломалась, после удара такой силы обломки могли бы порвать даже плотный чехол и вонзиться в тело, а вынимать дерево из ран был удовольствие ниже среднего.
Лукас отшатнулся, когда Харрис упала на пол. Тот, кто сделал это, тоже сейчас лежал на полу – но он быстро поднялся, даже раньше, чем Хлоя успела перевернуться на спину или встать.