Пациент особой клиники

«Хочу ли я этого? – вопрошал себя Тилль. – Хочу ли ясности?»

Еще несколько дней назад он готов был за это все отдать. Нет, не просто готов, Беркхофф всем пожертвовал ради этого. Своей свободой, а возможно, и разумом.

В нем зародилось предчувствие чего-то темного и нехорошего. Того, что весь тот путь, проложенный для него этим психопатом, и те ужасные указатели, которым он следовал, приведут его к таким познаниям, которые окажутся самыми худшими из того, что он только мог себе представить.

– Где мы? – спросил Тилль.

При этом его голос тонул во вместительных шкафах с открытыми дверцами, где ранее, вероятно, хранилась обувь, зимняя одежда и постельное белье. Но сейчас на полках было пусто. И от всего этого Тилля невольно пробил озноб.

Здесь пахло смертью!

– Всему свое время, – заметил Трамниц, пригнув голову, проходя через очередную дверь и сворачивая по коридору направо. – Ты посмотри сначала, что я тут для тебя приготовил!

Глава 65

Теперь Тилль ощущал запах какого-то химического вещества. Что-то едкое раздражало слизистую, и ему пришлось зажать нос.

Несмотря на возраставшее внутреннее сопротивление, от которого ноги стали наливаться свинцом, Беркхофф продолжал следовать за Трамницем. Он не заметил ступеньку за дверью и буквально ввалился в какое-то помещение, походившее на спальню, вероятно предназначавшуюся для гостей состоятельных хозяев этого дома, который никак не мог принадлежать психопату.

«Имущество Трамница уже давно должно было быть конфисковано и продано, – подумал Тилль. – Или нет?»

Двуспальная кровать была застлана светло-голубым покрывалом, но толстый слой пыли на дощатом полу и подоконниках затемненных окон подвала говорил о том, что здесь давно никто не убирался.

– Сюда, – услышал Тилль голос Трамница из соседнего помещения этого гостевого комплекса.

Спальня была отделена от комнаты раздвижной дверью, за которой и скрылся маньяк.

– Иди же! Не бойся! Подойди ближе!

Тилль закрыл глаза, но не смог заставить замолчать внутренний голос, который прямо-таки умолял его не делать этого: «Поворачивай обратно! Не ходи туда! Не смотри на это!»

Но Беркхофф не прислушался к своему внутреннему голосу, а пошел на зов убийцы, как будто его зачаровало пение сирен, выпущенных самим дьяволом.

Не открывая глаз, он сделал шаг вперед и, по его расчетам, оказался в дверном проеме, разделявшем обе комнаты. В это мгновение Тилль вспомнил, как стоял с закрытыми глазами на Рождество и ждал от родителей соответствующего знака, чтобы их открыть.

Только здесь не стояло никакой рождественской елки и подарки под ней не лежали. В помещении отчетливо ощущался запах страданий, мучений и…

– О боже! – воскликнул Тилль, заставивший себя открыть глаза.

Посередине пустого помещения, где отсутствовало даже ковровое покрытие, которым был устлан пол в остальных комнатах подвала, стоял массивный металлический прямоугольный стол, а на нем виднелся какой-то аппарат. Точнее даже, не аппарат, а самое настоящее адское изобретение. В натуре оно казалось еще более отвратительным, чем на фотографиях в газетах.

Деревянный ящик с вырезанными сбоку окошками внешне напоминал аппарат для искусственного дыхания. Подобные допотопные барокамеры Тиллю как-то раз довелось увидеть в музее истории судебной медицины. Отличие заключалось, пожалуй, лишь в том, что в агрегате «Искусственные легкие» голова пациента была открыта, а эта конструкция имела стенки со всех сторон.

– Что это такое? – едва дыша, спросил он.

– Мой отец всегда называл его «Трикси», не знаю почему.

Я же имя своему «инкубатору» давать не стал.

Тогда Тилль подошел поближе и протянул руку к ящику из коричневой прессованной древесины, где в обращенной к нему продольной стенке были проделаны два круглых отверстия величиной чуть больше ракетки для настольного тенниса. Они, как и верхняя сторона ящика, оказались остекленными. Причем у изголовья имелась специальная выемка, тоже из стекла.

– Макс? – потрясенный представшим ему зрелищем, только и смог проговорить Тилль.

Разглядеть, имелось ли какое-нибудь движение внутри этого агрегата, достаточно вместительного для шестилетнего, нет, уже семилетнего мальчика, у него не получалось, поскольку все стекла были матовыми и почти непрозрачными. Хотя…

Нет. Стекло было не матовым. Оно оказалось покрытым водяным паром!

Стекло запотело!

Тогда Тилль подошел еще ближе.

Так и есть! Оно запотело изнутри!

Беркхофф наклонился над закрытой крышкой и увидел лежавшее в ящике тело.

– Это… – только и смог выдавить из себя Тилль и посмотрел на стоявшего рядом Трамница, которого сложившаяся ситуация явно забавляла.

Слезы брызнули из глаз несчастного отца.

– Это мой сын? – спросил он.

– Ты его не узнаешь?

– Я… я его не вижу. Стекла так сильно запотели.

«Это уже само по себе является хорошим знаком, поскольку означает, что он дышит. Разве не так?» – подумал Беркхофф.

В ответ Трамниц по-отечески похлопал его по плечу и заявил:

– Подойди поближе и посмотри внимательнее.

– Но как… Как такое возможно?