Пациент скорее жив

Покачав головой, но без каких-либо возражений Павел проводил меня в гостиную, оформленную в пастельных тонах. Ни тебе ковров, ни мягких подушек – только два больших дивана и кушетка. Да еще несколько картин на стенах: я словно оказалась в фильме «Окончательный анализ» с Ричардом Гиром, игравшим психоаналитика, которого успешно водит за нос пациентка, изображающая раздвоение личности.

На Павле красовался темно-коричневый костюм, несомненно дорогой и явно фирменный, но на его полной фигуре даже такое одеяние каким-то образом выглядело мешковатым, помятым и непрезентабельным. Очки были все теми же – в толстой роговой оправе, хотя со своими доходами Кобзев, конечно же, мог позволить себе кое-что получше. Возможно, именно это сочетание несочетаемого и производило на людей самое что ни на есть благоприятное впечатление?

Я тут же подумала о Шилове и Лицкявичусе, невольно сравнивая их с Павлом. Все трое – успешные врачи, каждый в своей области, и видные мужчины, но они настолько же отличаются друг от друга, насколько только могут отличаться люди одного пола и рода занятий. Шилов – сознательно элегантен. Он привлекателен, что прекрасно осознает. Одевается в дорогих магазинах, занимается йогой, ходит в спортзал и вообще тщательно следит за своей внешностью. Это приводит именно к тому результату, которого он и добивается: когда мы идем по улице или заходим в ресторан, на него восторженно глазеют представители обоих полов. Лицкявичус же, несмотря на явное пренебрежение к собственному внешнему виду и всему, что отдает буржуазностью, смотрится сногсшибательно даже в джинсах и футболке… Хотя, разумеется, джинсы и футболка у него от «Дольче и Габбана» или Ральфа Лорена. А Павел Кобзев походил на большого медведя – не того агрессивного, злопамятного и коварного зверя, на которого запросто можно нарваться в лесу, а на доброго мишку из сказки, готового помочь каждой заблудившейся Маше.

Несмотря на тяжелый день, я почувствовала, как расслабляются мышцы моего усталого тела и улучшается настроение – просто от одного вида Павла и его улыбки сквозь густые усы.

В обстановке не чувствовалось женской руки, и я решила, что жена психиатра либо живет где-то в другом месте, куда Павел не приглашает гостей и пациентов, либо у него вообще нет жены.

– Выпьете что-нибудь? – поинтересовался Павел, вопросительно глядя на меня сквозь толстые стекла очков.

– Да, можно, – кивнула я нерешительно.

Он не спросил, чего именно я хочу, а удалился куда-то – предположительно на кухню, – откуда через пару минут потянуло запахом кофе. Пока Кобзев возился с напитками, я осмотрелась. Обстановка слишком уж официальная, чтобы выглядеть уютной. Не спасали даже картины: современные произведения искусства представлялись больше игрой с формами и цветом, а не предметами интерьера, призванными вызвать желание созерцать их и расслабленно медитировать.

Вернувшись, психиатр нес в руках большой металлический поднос с двумя чашками кофе, бутылкой «Наполеона», рюмками, сахарницей и молочником. При виде этого «джентльменского» набора я невольно поморщилась, вспомнив свой визит к Урманчееву.

– Что-то не так? – спросил Павел, ставя поднос на журнальный столик.

В его руках я увидела пульт от невидимого музыкального центра. Из спрятанных где-то во встроенной мебели динамиков полились странные звуки – не музыка, но нечто похожее.

– Песни китов, – пояснил Павел. – Присаживайтесь, Агния. Лучше – на кушетку. Расслабьтесь, здесь с вами ничего плохого не случится.

Я заметила, что голос Кобзева изменился, стал тише, глубже, ниже. Я не хотела ложиться на кушетку, но почему-то послушно прошла туда, где она располагалась, и устроилась, положив голову на подголовник.

– Киты – удивительные создания, – говорил между тем Павел. – Их «музыка» обладает умиротворяющим действием, и это – доказанный факт. Модуляции «голосов» китов сильно отличаются от человеческих, но наше ухо воспринимает их как настоящие музыкальные произведения, что удивительно. Прислушайтесь к звукам, Агния: разве они не вызывают у вас воспоминаний о теплом море, о волнах, бьющихся о скалы, о соленых брызгах на губах?

Я почувствовала, как мои руки и ноги наливаются тяжестью, но ощущение не было неприятным. Напротив, мне стало спокойно, как будто я и в самом деле оказалась посреди синего-синего океана, а надо мной голубое безоблачное небо, наполненное криками чаек…

Я открыла глаза и увидела лицо Павла, склоненное надо мной.

– Что случилось? – испуганно спросила я, резко садясь и чувствуя прилив крови к голове.

– У меня для вас две новости, Агния, – серьезно произнес Павел, протягивая мне чашку с кофе. – Хорошая и плохая, как обычно. Хорошая состоит в том, что я, кажется, могу ответить на ваши вопросы в отношении доктора Урманчеева.

– В чем же плохая новость? – спросила я, поскольку Павел вдруг замолчал.

– Плохая новость, Агния, такая: вы чрезвычайно легко поддаетесь гипнозу, и, похоже, этим вашим качеством воспользовались. Вы, должен сказать, просто находка для гипнотизера!

– Вы о чем?