Пациент скорее жив

Волосы зашевелились у меня на голове, потому что я поняла: ощущение опасности, которое преследовало меня с той минуты, как я переступила порог Урманчеева, было объяснимым и имело под собой вполне реальную почву.

– Значит, Урманчеев меня…

– Боюсь, что так, – удрученно кивнул Павел. – Вы уж простите меня за маленький трюк с «музыкой» китов и за то, что не предупредил: я просто не хотел тратить слишком много времени на выяснение обстоятельств происшедшего.

– И что же вам удалось выяснить? – с замиранием сердца спросила я.

– К сожалению, немного, – покачал головой психиатр. – Понимаете, Агния, дело в том, что я не могу узнать, что именно пытался выведать другой гипнотизер, я просто проверял свои подозрения.

– Подозрения?

– Вика рассказала Андрюше о вашем визите к Урманчееву и о вашем беспокойстве, а он передал все мне. Я сразу заподозрил, что имел место гипноз, а потому решил, что следует проверить мою гипотезу.

– Урманчеев рассказывал мне какую-то странную историю…

– Да, про Лекаря и Смерть, – кивнул Павел. – Вика говорила. Прием сродни тому, что и мой с китами. Странная история. Меня заинтересовал выбор Урманчеева: почему именно «Лекарь и Смерть»? Думаю, вам пришло время возвращаться домой.

– Но почему? – спросила я расстроенно. – Мне кажется, именно сейчас я так близка…

– Да потому, моя дорогая, что Урманчеев, скорее всего, знает, кто вы и чем занимаетесь. Если он решил применить к вам гипноз, значит, у него появились подозрения на ваш счет. Попытайтесь припомнить, чем именно вы могли эти подозрения вызвать?

Я вспомнила свой разговор с Антоном. Значит, он не единственный, кто что-то подозревал? Может, из-за Наташи? И я рассказала Кобзеву про мусорное ведро и инсулиновые шприцы, а также про то, что мне пришлось поделиться с Мариной своими подозрениями в отношении «паленого» препарата.

– Интересно, интересно… – пробормотал Павел. – Даже если и так, то почему Урманчеев решил вас проверить?

– Вот именно! – воскликнула я. – Понятно, что Марина, Урманчеев и Антон в чем-то замешаны, что у них есть какие-то общие дела, скорее всего, незаконные. Но я понятия не имею, что за дела, связаны они с пропавшими людьми или с левыми лекарствами… или с чем-то еще.

– Не знаю, как ваша Марина или Антон, о них судить не берусь, но вот Урманчеев – другое дело.

– Вы его знаете?

– Наслышан. То есть до тех пор, пока Андрей не попросил меня его проверить, я и понятия не имел о существовании такого специалиста, но как только начал наводить справки, узнал очень много интересного.

– И что же вы узнали? – заинтересовалась я.

– Ну, во-первых, он, как выяснилось, блестящий гипнотизер. Знаете, Агния, расхожее мнение, будто ввести в состояние транса можно каждого и что сделать это может абсолютно любой человек, обладающий соответствующим образованием, совершенная неправда. Вспомните пресловутые сеансы Кашпировского, к примеру. Во время его сеансов часть людей – заметьте, очень малая часть! – действительно впадала в транс, и некоторые, если верить словам очевидцев и самого Кашпировского, даже излечивались от каких-то болезней, имеющих психосоматический характер. Однако большинство народа никак не реагировало на его пассы.

– А вы? – спросила я. – Насколько хороши вы? Как гипнотизер, я имею в виду.

– Если по стобалльной шкале, то где-то баллов на семьдесят – семьдесят пять, – ответил Кобзев после секундного раздумья.

– Скромничаете?

– Ничуть. Многое зависит от клиента. Вы, например, Агния – благодатный «материал», если вас не обидит моя метафора. То есть вы – точка отсчета. С другой стороны, скажем, Андрей. Мне никогда не удавалось не только его загипнотизировать, но даже заставить расслабиться. На самом деле легче всего поддаются внушению люди с неустойчивой психикой или личности с тонкой душевной организацией – артисты, художники, писатели…

– Значит, я – психически неустойчивая личность?

– Или очень тонко организованная, – улыбнулся Павел. – Заметьте, Агния, я сейчас не ставлю диагнозы!

– А кто же не поддается гипнозу?

– Черствые, эгоистичные люди или обладающие высокой душевной дисциплиной, которые никогда не способны расслабиться настолько, чтобы позволить кому-то влезть в свою голову.

Да? Интересно, к какой из двух категорий относится Лицкявичус, раз уж он для Кобзева является отметкой «100» на его шкале?

– Такова лишь общая теория, которую вы, Агния, возможно, слышали еще в институте, просто вам не доводилось снова к данной теме возвращаться. А вот Урманчеев…

– Что – Урманчеев?

– Ему я дал бы баллов девяносто пять, а то и все сто, судя по тому, что рассказывают о нем люди, знакомые с ним «в действии».

От меня не укрылось презрение, с которым психиатр произнес последние слова, несмотря на высокую оценку способностей Урманчеева.

– С ним что-то не так? – спросила я.

– Более чем. Думаете, почему он оказался в Светлогорке? Странное продолжение карьеры после тех денег, что он зарабатывал раньше, имея собственную клинику.

– У Урманчеева была собственная клиника?