Пацифист. Берта

- Мне сегодня было очень хорошо у тебя,- признался Миляев.- Со мной еще никогда ничего похожего не было.

Он привлек ее, стал гладить рукой мех шубы, словно котенка, а она теребила пуговицы на его шинели, и едва дышала, и боялась оторвать щеку от его щеки. Так они стояли долго, и им казалось, что отсюда, с этой деревенской улицы, где тускло светит фонарь, где блестят снежинки и сипло лает озябшая собака, что именно отсюда, именно от них двоих, начинается во все стороны мир…

В казарму Миляев вернулся вовремя, доложил дежурному, тот сделал отметку в книге увольняемых. Из канцелярии вышел лейтенант Капустин, похоже, дожидавшийся его возвращения, или это только показалось Миляеву. Кивнул головой.

- Зайди.

Приказ это или просьба - расценивай как хочешь. Лейтенант н» любовный соперник, а командир, и здесь выбора нет, надо отчитываться.

«Юра добрый»,- вспомнил он.

Капустин стоял у окна, когда Женя зашел.

- Рядовой Миляев по вашему приказанию прибыл!

Так ли встречаются соперники? Похоже, лейтенант тоже почувствовал нелепость ситуации, но нужно же было, черт подери, поставить наконец все на свои места!

Не оборачиваясь, он сказал:

- Чтобы не было между нами неясностей, скажу тебе, что у нас с Оксаной ничего не было и быть не могло. Понял?

Лейтенант наконец повернулся лицом к солдату.

- Так точно,- ответил Миляев.

- Оксана прекрасная девушка, и если ты…- он замялся.- Если вы… Если я узнаю, что вы ее обидели, то я буду вести себя так, как посчитаю нужным. Вам понятно?

- Так точно!

Лейтенант вдруг взорвался:

- Что ты заладил: «Так точно! Так точно!»? Будешь курить?

Женя взял из протянутой пачки «Экспресса» сигарету, кивком поблагодарил и наклонился над зажженной спичкой. Лейтенант держал ее до тех пор, пока огонь не коснулся пальцев.

Сложные чувства смешались в душе. Но безусловно одно: Женя лейтенанта, зауважал. Офицер словно обострил в нем чувство собственного достоинства. Может быть, потому Миляева стал раздражать вечно грустный Алик Свинцицкий, который по-прежнему был покладист перед всяким, будь то прапорщик Циба или солдат его призыва, с готовностью исполнял просьбы Жени, как приказания.

- Да очнись ты! - говорил Миляев.- Ты же не мальчик на побегушках. Расправь плечи, черт подери. Хребта, что ли, в тебе нет?

- Не это главное. Я живу по Ганди.

- Господи! При чем тут Ганди?

- А почему бы и нет?

- Но это же бред! Сопротивление заложено в самой жизни, потому что есть граница между тенью и светом, добром и злом. И невозможно ее уничтожить.

- А я и не пытаюсь ее уничтожить. Именно в ней все дело. Потому что есть отдельно добро, а есть отдельно зло. Я служу первому.

- Чудак,- говорил Алику Миляев.- Жизнь намного сложнее, я ведь тоже когда-то жил иллюзиями…

- Конечно, сейчас тебе проще. Говорят, скоро станешь сержантом.

- Сержантом?

Алик пожал плечами, будто сожалел, что с его товарищем приключилось такое.

- Да, Игорь Лихолет видел приказ. Скоро объявят.

11

Время летело стремительно, хотя это была однообразная служба: каждый день одни и те же занятия, разве что теперь прибавились обязанности командира отделения, а это хоть и не бог весть какая должность, но все же надо было командовать подчиненными, то есть думать не только о себе.

Но к концу зимы все почувствовали, что грядут какие-то большие события. Штаб будто проснулся от зимней спячки, и посыпались приказы и распоряжения; личный состав принялся наводить порядок, тщательно проверять сигнально-посадочные щиты и фонари, в который раз убирать на взлетной полосе едва нанесенный ветром снег и чистить капониры.

И события произошли. Утром, едва развеялся туман, в хмуром небе над Петривцами послышался тяжелый раскатистый гул. Самолетов еще не было видно, но гул нарастал. Они, похоже, шли по кругу, постепенно снижаясь, потом показался первый тяжелый транспортный самолет, серый, как свинцовое небо; он прорвал низкую облачность и, чуть накренившись на крыло, пошел на посадку над тригонометрическим пунктом на краю аэродрома. Снижение было осторожное, еле заметное, но вот взлетела из-под шасси поземка, словно пыль, самолет качнул крыльями от тяжести подвешенных моторов, покатился дальше, и еще натужней взревели двигатели, переходя на режим реверса. Машина, посвистывая, зарулила на стоянку, освободив взлетную полосу, а за ней уже опускался с неба другой самолет, потом третий, четвертый…

Гулом наполнился некогда тихий запасной аэродром. Солдаты были подняты по тревоге, распределились по всему аэродрому на свои места, несли службу у капониров, возле складов ГСМ, на бомбоскладе. Все были возбуждены и веселы, будто наконец дождались настоящей службы.

А самолеты все шли и шли на посадку. У приземлившихся вскоре открылись под фюзеляжем рампы, и по ним на зем^ю стали съезжать небольшие юркие бронетранспортеры с эмблемами воздушно-десантных войск на броне - белый парашют и два самолета. Регулировщики с красными флажками указывали им движение, а БТРы, загребая гусеницами, выстраивались в колонну.