Паучье княжество

Позади Терентий замахнулся для нового удара. Маришка кинулась в клетку и захлопнула за собою створку. Отползла к стене.

«Клетка защитит? Спасёт меня?»

Глухой мокрый удар. И больше никаких звуков.

Маришка вцепилась в решётку. Таращилась сквозь неё в комнату. И не видела ничего.

«Мама… – почему-то завертелось в голове. – Я хочу к маме. Мама». Она уже давно не звала маму. Никто из них не звал. Никаких мам никогда у них не было, они давно это усвоили, так почему же сейчас Ковальчик так сильно хотела, чтобы…

Перед глазами всё плыло и качалось. Плыло и качалось. И в голове не было ни одной мысли. Нет-нет. Только пустота.

Пустошь.

Дверь – нет, не клетки, нет-нет – дверь в эту странную, ненастоящую комнату вдруг отворилась у смотрителя за спиной. Совсем беззвучно.

Маришка уставилась на неё стеклянным взглядом. Но не могла разобрать, чудится ей это или нет.

Новый удар топора породил гулкий стук. И Варвара опять завизжала, и Маришкин взгляд невольно переметнулся к…

Нет-нет-нет.

Терентий утёр со лба пот рукавом казакина. Всего в тёмных пятнах, которые выглядели чёрными на синей ткани, будто смотритель опрокинул на себя ушат чернил.

Терентий отвернулся от Серого и тяжёлой поступью двинулся на клетку. Маришка отпрянула от прутьев, сделавшихся горячими от её рук и дыхания. И только теперь, уже почти отчётливо, она впервые заметила тень за спиною смотрителя.

Что это?

Ответ в голове родился удивительно быстро.

Один из Нечестивых. Да-да. Он возвышался над неподвижной массой мёртвых тел. Изрубленными…

Могли ли они просто спать? Могла ли Маришка сама просто спать?

Всё это только кажется?

Нечестивый пришёл за своим подношением.

Маришка разинула рот в новом вопле, но из него не вырвалось ни звука. Быть может, она потеряла голос?

Терентий ступил к решётке, не обращая внимания, словно вообще не замечая Нечестивого за своей спиной. Конечно, он ведь знал, должен был знать, что тот придёт.

Терентий медленно двигался к их клетке. А следом за ним, по пятам бесшумно ступало умертвие. Нечестивый. Маришка страшилась смотреть ему в лицо.

Маришка не хотела знать, кого этот дом обратил в своего приспешника.

Дверца клетки с угрожающим лязгом отворилась.

И Маришка зажмурилась, не желая видеть свою смерть. Не желая знать, когда именно остриё топора вонзится ей в голову.

«А Настя даже умерла красиво…» – повисла обрывком постыдная, неуместная мысль.

Завизжала Варвара.

И послышался новый стук. Стало быть, смотритель решил вначале зарубить самую шумную?

Стало быть, Навьи дети пожирают только умерших?

Новый удар, но не влажный, сухой. А Варвара всё визжала. И Маришке в тот миг отчего-то подумалось: с чего бы ей быть такою живучей?

За ударом послышалась возня. И сдавленный рёв Терентия.

Грохот повалившегося на пол тела.

Маришка распахнула глаза. И оцепенело уставилась перед собой. Всё её тело будто онемело. Она не могла пошевелиться. Казалось, не могла и вздохнуть.

Верхом на смотрителе сидело умертвие. Нечестивый. Настоящая Навья тварь. Но не та… нет-нет не та, что ей приходилось уже видать в этом доме. Нет-нет.

Не та, что таращилась из-под кровати. Другая.

Схватив смотрителя за горло, умертвие молотило того головой об пол. Бам-бам-бам. Глухой и какой-то мокрый стук.

Маришка ощутила, как лицо кривится в плаксивой гримасе. По щекам катились слёзы.

Но разве это было важно?

«Не больно, Всевышние, пусть будет не больно…»

Она наконец заставила себя взглянуть Нечестивому прямо в лицо. Да-да. Она должна знать. Должна. Да-да.

Ноги и руки одеревенели, и она снова не могла дышать.

Потому что умертвие… Потому что… Смотрителя оседлал их учитель. Господин учитель. Да-да.

Мало на себя похожий, с пепельным лицом, весь заляпанный кровью. Но у него было определённо лицо Якова. Руки Якова сжимали горло Терентия.

«Нет-нет…»

Варварин крик сделался свистящим хрипом. Она осипла, открывала и закрывала рот, как рыбёшка, вынутая из воды. Почти беззвучно.

Наконец прекратился и стук. Смотритель неподвижно валялся на полу.

А господин учитель, нет-нет… Нечестивый, носящий его лицо, поднялся на ноги.

Комната наконец погрузилась в совершенную тишину, такую вдруг непривычную, что неприятно-громким сделалось биение собственного сердца.

– Простите меня… – почему-то просипело умертвие.

Почему-почему?

Нет-нет.

Оно двинулось к клетке нелепой, шатающейся походкой поломанного мышелова.

Шло прямо на них и шипело:

– Прошу, пожалуйста, простите меня… Простите.

От нехватки воздуха у Маришки перед глазами заплясали чёрные мушки.

– Вы… вы убили его? – этот голос, надтреснутый, низкий, никак не мог принадлежать Варваре.

Но Маришка отчётливо видела – именно её губы шевелились в такт прозвучавшим словам. Очерчивали «у», и «о», и «и».

Отчего она с ним говорит? Зачем?

– Я… – просипело умертвие, опускаясь на колени у дверцы клетки Загораживая им выход. – Да. Полагаю, ч-что… да.