- Пойдем провожу, что ли, - пришлось выбраться из машины, слегка фыркая, мол, возмущаясь, что его, как маленького, провожают под самое крыльцо, но на самом же деле Саске было приятно, пусть он и понимал, что не стоит видеть в этом что-то большее, чем есть на самом деле. Конечно же, Наруто просто проводит его, прежде, чем он войдет в дом, не возьмет за руку и не коснется его губ своими, но, осознавая, что этого не будет никогда, Саске мог позволить себе хотя бы помечтать.
- Кстати, - уже на пороге, когда они, попрощавшись, разошлись в разные стороны, Саске вспомнил, что так и не спросил, с чего же началась их дружба, - а как вы втроем сдружились-то? – да, с Собаку все было понятно, раз опеку над ним взял дед Наруто, но Киба… Может, они и до этого дружили, просто блондин об этом не упомянул.
- Мы – утраченное поколение, - обернувшись, с каким-то, слишком спокойным выражением лица ответил ему Намикадзе. – Это и объединяет нас троих.
- Утраченное поколение? – Саске моргнул, не понимая, что это может означать, и почему утраченное поколение – это только трое.
- Те, кто в один и тот же год попали в одну и ту же лечебницу, - Намикадзе буднично, словно говорил о чем-то совершенно незначащем, пожал плечами, - правда, по разным причинам.
- Какую лечебницу? – одними губами прошептал Саске, надеясь на то, что блондин его не услышит или не захочет отвечать, ведь, как бы ему ни хотелось узнать всю правду и стать ближе, интуиция твердила, что это не та часть жизни его возлюбленного, о которой стоит говорить вот так, когда их разделяет несколько метров и пронизывающий до костей ветер.
- Психиатрическую, - уже через плечо бросил Наруто, удаляясь. Новый порыв ветра поднял дорожную пыль, и Саске зажмурился, ощущая, как в ритме бешеной тревоги заходится его сердце. Не отпускать – вот чем руководствовался Саске, сбежав с крыльца, но его пальцы поймали лишь воздух и отблеск моргнувших габаритных огней. Ответов не было. Только новые вопросы, болезненные и назидательные, змеиными кольцами сжавшие его сердце, бьющееся в оковах неразделенной любви.
//-//
От фермы Хатаке до его дома было пять минут езды длиной в одну песню, слова которой проникновенный мужской голос складывал в глубинную правду жизни:
Красная река криков
В глубине.
Слёзы на моих глазах
В глубине.
Звёзды в моём почерневшем синем небе
И в глубине.
Под моей кожей
В глубине.
Глубины моего греха
Посмотри на меня,
Сейчас ты видишь?
Как давно это было? Уже столько лет Наруто Намикадзе не обращался к глубинам своей памяти, не пытаясь забыть, но и не поддаваясь прошлому, которое было клеймом на его судьбе.
«Монстр». «Бешенец». «Юродивый». Сколько таких слов и им же подобных было адресовано в сторону мальчика, который не понимал, чем он отличается от остальных. Как объяснить двенадцатилетнему ребёнку, почему у мамы влажный, покрасневший взгляд, а ласковые ладони сжаты в крепкие кулаки? Как маленький мальчик может понять, почему отец оставляет его с незнакомыми людьми, которые его пугают своей каменностью, а после разворачивается и уходит, а за ним закрывается толстая, решетчатая дверь? Тогда Наруто не понимал, но понимал сейчас и не осуждал родителей. У них не было выбора. Они боролись за своего ребёнка до последнего, всеми доступными им методами. Они выступили против целой системы, поверив в своего сына и его силы, поверив то, что их маленький Наруто справится. И он справился, при этом повзрослев сразу же лет на десять, а после он встретил этих двоих.
«Бог проклял ваше поколение детей», - вот что говорили люди, в глаза и не стесняясь, трем женщинам, двум матерям и сестре, которые стояли за своих детей и брата перед толпой, словно ведьмы на жертвенном костре. Но людям свойственно забывать, и это забылось. Ушло из памяти масс так, словно и не было двух лет презрения и отчуждения, вернув все на круги своя. Но они не забыли. Не вспоминали, да, чтобы не делать родным и близким, тем, кто не оставил их и готов был до последнего вздоха защищать, больно, но при этом помнили, поклявшись, что эта память будет жить до тех пор, пока живы они сами.