Паук из Башни

Одна из дверей открылась, и в коридор вышел человек в форме матроса имперского воздушного флота. Признаться, на секунду я опешил. Когда начался ужас с расстрелом города, у меня не возникло сомнений, что дирижабль захвачен врагом. Однако, проникнув внутрь и встретив матроса, я впал в некоторое замешательство. Увидев меня, он не удивился. В его блеклых рыбьих глазах не отразилось ничего, только рот стал открываться для крика: «Тревога». Я совершил молниеносный выпад, пробив шпагой его горло. Матрос осел на пол, громко хрипя, и лишь за миг перед смертью мутная пелена спала с его глаз, и на меня обрушились эмоции! Агония, страх, боль. Стремясь поскорее убить его и спастись от раннего разоблачения, я даже не заметил, что попавшийся на пути человек был не более эмоционален, чем предмет комнатной мебели! Все начало проясняться.

— Зачарованные, — прошептал я, направляясь дальше.

Добираясь до рубки, я трижды возвращался на места развилок и выбирал иной путь. Прежде я летал лишь единожды, и то был дирижабль класса «Вождь», компактный, быстрый, слабо защищенный. Повстречав двоих механиков, я набросился на них и чудом смог оглушить одного ударом эфеса в висок, а второго рукояткой револьвера в челюсть. Орудия правого борта прекратили огонь. Когда я появился в прямом коридоре, в конце которого находится вход в рубку управления, двое солдат, охранявших ее, безмолвно подняли винтовки. Одному я влепил пулю в живот, а второму в левый глаз. Подбежав, я добил раненого ударом в горло и распахнул дверь.

В рубке оказалось немало народу. Человек в форме капитана стоял у штурвала, лично направляя «Тиран» в сторону Эдингтона, лента Эстры медленно подползала под брюхо железного монстра. Кроме капитана в рубке обнаружились рослые темнокожие хашшамирцы.

— Руки, так, чтобы я видел! — рявкнул я, целясь из револьвера.

Это жалкая попытка пугать тех, кто не боится смерти. Ближайший ко мне здоровяк расставил руки и бросился на ствол, принимая в торс одну пулю за другой. Он рухнул в шаге от меня, давая возможность оставшейся пятерке прикончить порченого тана, но они почему-то промедлили.

— Уусэ маардаллуахэ, — сказал один, призывая остальных убить меня.

— Дартк ниишитхэ, — возразил второй, ссылаясь на кого-то, кого он назвал Темным.

— Муспэрту! Хаму Зинкара киисэ уа! — сказал первый, бросаясь на меня с длинным кривым кинжалом.

Я принял удар на клинок шпаги и что было сил вдавил горячий ствол револьвера в глаз противнику. Даже хашшамирцу не устоять перед такой ужасной болью, он отшатнулся, и я пробил его грудь колющим выпадом. Не дожидаясь, пока оставшиеся сориентируются и решат, как им действовать в относительной тесноте рубки, я напал первым, навязывая свои условия. Удалось убить еще одного, но потом моя удача вся вышла. Хашшамирцы умело и жестко потеснили меня, на плече и груди появились новые раны, каждое движение стало отдаваться такой болью, словно по мне водят раскаленной кочергой! Они приперли меня к стенке, и я почувствовал, что в самом скором времени в моем теле появится смертельно опасная доза железа.

— Ни за что… Лишь долг исполнив…

Я подставил под удар левую руку, задыхаясь от накатившей ярости, и рубанул по шее одного из трех оставшихся врагов. Живот пронзила страшная боль.

— Я здесь, хозяин!

Себастина вцепилась в последних двоих и рванула их в сторону, а я, выронив шпагу, ринулся к штурвалу. Хотя ринулся, это громко сказано! У меня из живота торчал кинжал, левую руку не отрубили лишь чудом, и мне было очень, очень больно… и страшно! Однако страх порождает в тэнкрисах гнев, а гнев дает нам силы сражаться! Я схватил капитана за плечо и оторвал от блестящего деревянного колеса, швырнул на приборную панель, схватил за горло! Смотря в его бесчувственные рыбьи глаза, я сжимал пальцы все сильнее.

— Узри мой гнев! Узри гнев, тварь! — не помня себя, заорал я, и его тело выгнулось дугой.

Мои эмоции, моя ярость потекли в него бурной рекой, и если я прав, сейчас он должен был чувствовать раскаленные ножи, пронзающие его мозг! Вены человека вздулись, кожа стала багровой и заблестела от пота, а сердце заколотилось так, что тахикардия показалась бы шуткой! Еще немного, и сердце должно разорваться! Я это знаю! Я верю в это! Но за несколько мгновений до смерти человек избавился от наваждения, и вновь его чувства, словно вырвавшийся из горящей конюшни конь, оглушили меня своей силой! И я отступил в шаге от того, чтобы впервые убить кого-то своим Голосом…

Он упал на пол, красивая темно-синяя фуражка откатилась в сторону, и капитан, обводя безумными глазами рубку, завыл:

— Боже… боже… боже… Что же я… боже…

— Хозяин! — Моя горничная вся в крови от подбородка до пят, ее платье потяжелело и потемнело от этой темной субстанции и висело теперь мерзкой тряпкой. — Сюда направляются вооруженные матросы с целью уничтожить вас. Все на борту находятся…

— …под магическим воздействием! Почему пушки левого борта еще стреляют? Внизу ты тоже не была, не так ли?

— Я почувствовала, что вам грозит смертельная опасность.

— Ты ослушалась приказа!