Пауки

Я на ходу сделал несколько коротких затяжек.

Старые солнечные часы, сохранившиеся еще со времен британского мандата на Палестину, показывали девятый час. Минут через сорок я вышел на поднятый высоко над городом проспект Теодора Герцля. Огромная иерусалимская панорама с тысячами домов внизу простиралась по периметру раскинувшегося подо мной цирка. На высшей точке горы находились могилы основоположников идеи воссоздания еврейского государства и высших государственных деятелей, в том числе и убитого премьер-министра Ицхака Рабина.

Мой путь заканчивался у автобусной остановки рядом с военным кладбищем.

Сбоку были установлены два телефона-автомата, и один виднелся на возвышении, на территории самого кладбища.

Я никогда не видел, чтобы ими пользовались.

Несколько человек, в Москве, людей абсолютно надежных, знали номера этих автоматов и субботние часы, когда я сюда прихожу. На часах, подаренных мне Рембо, время еще оставалось. Я достал конверт банка «Хапоалим» адресованный Шабтаю Коэну, без колебания вскрыл его. Банк подтверждал поступление на его валютный счет пяти тысяч баксов. Счет был открыт на прошлой неделе. Поскольку израильтянину, если только он не вернулся на днях из-за границы, закон запрещал пользоваться долларовым счетом, следовало предположить, что деньги были положены на его имя кем-то, прибывшим из-за рубежа.

«Это мог быть и гонорар за попытку увезти женщину на Цомет Пат…»

Я сунул письмо в карман.

Ни Джамшит, ни Рембо не позвонили.

Москва молчала.

Я прошел по военному кладбищу, вышел к могиле бывшего премьер-министра. Небольшая, чисто убранная роща и аллеи вокруг были безлюдны. Тут же неподалеку, под деревьями, находились могилы других наиболее известных государственных деятелей. Ни одной живой души не было вокруг. По субботам иудеи не посещают погосты.

Я двинулся назад на такси. Первый общественный транспорт должен был появиться на улицах только к вечеру.

Мне предстояло перекантоваться несколько часов до тех пор, пока на исходе дня жизнь израильской столицы вновь возобновится. Откроются магазины, лавки, фотолаборатории…

Я хотел сдать для срочного проявления и печати пленку, на которую сфотографировал убитого…

У своего дома на Элиягу Голомб я снова увидел Влада и его приятеля. Они толковали о средиземноморских винах. Вернее, по обыкновению, говорил один Влад.

Киевский мэн попытался втянуть меня в разговор:

— На Кипре — «Темная леди», «Гермес»… Не пробовал?

Я покачал головой.

Там, у себя в Киеве. Влад, скорее всего, был фарцовшиком, шулером, может, рэкетиром. Оставляя родную Украину, он вряд ли думал, что не сможет организовать в Израиле ничего путного. А может, просто у него не было выбора — надо было срочно линять…

Здесь ему мешало незнание языка, бедность переселенцев, инертность местных жителей. Влад выглядел весьма солидно в чистом, без единого пятнышка спортивном одеянии от «Рибок».

«Тренер сборной по бильярду… преферансу…»

Я постоянно видел его и приятеля слоняющимися без дела. Что-то подсказывало мне, что они химичат со справками для системы государственного страхования, к с и в а м и для всякого рода благотворительных фондов. Это могло давать скромный постоянный доход. Мне надо было держаться подальше от них и от дел, которыми они тут занимались.

Влад продолжал объяснять:

— Красное, терпкое, из местного сорта «гермес». Коварная штука! Резкий смолистый вкус…

Я не ввязался в обсуждение. Прошел к себе.

Никакого письма, о котором мне объявил неизвестный в утреннем телефонном звонке, я не нашел. Почтовый ящик украшала вчерашняя реклама американского тренажера с изображением девицы в трикотажных, обтягивавших ее трусиках и таком же бюстгальтере, закрывавшем большую часть спины. Спортсменка трусила по убегавшей у нее из-под кроссовок нескончаемой ленте дороги. Я оставил буклет в ящике. Взгляд мой опустился на пол. Плитки подъезда после вчерашней уборки были чисты. Тем не менее я снова их внимательно рассмотрел. Профессионал ищет всегда там, где надеется найти…

Внезапно меня осенило.

Я шагнул к отсеку рядом. За легкой декоративной стенкой проходил ствол шахты с коммуникациями. Широкий колодец, достаточный для того, чтобы в него можно было пролезть, тянулся до крыши. Вчера в горячке я начисто забыл о нем. На этажах в шахту выходили форточки воздушных отдушин, ими были снабжены совмещенные с туалетами ванные. Пространство, кроме труб, заполняли счетчики воды, газа. Внизу, на полу, полно было пожелтевших ивритских газет. Уборщики тайком сметали сюда мусор, чтобы далеко не носить. Я поддал газеты кроссовкой. Пустые пачки сигарет, полиэтиленовые пакеты. Рекламки из почтовых ящиков…

Я поднял одну — с фотографией мальчика, заглядывающего себе в трусики. Не знаю, что она рекламировала: средство против опрелости, лотерею, корейские автомобили…

Я щелкнул зажигалкой. В поисках следов согнулся в три погибели.

«Есть!»