— Которое самъ сдѣлалъ! — строго подчеркнула она.
— Не одинъ я! — смѣло и сухо огрызнулся Симеонъ.
Этого пункта въ спорахъ съ старою своею пріятельницею онъ никогда не боялся. Эмилія не нашлась, что возразить, и промолчала. Она лежала и думала, Симеонъ молчалъ и курилъ.
— Жаль, что бастуешь, — сказала Эмилія, наконецъ. — Аника мой страхъ въ гору идетъ. Баллотировался бы ты въ предводители. Годъ за годъ, ступенька за ступенькою, я тебя въ министры вывела бы.
Онъ отрицательно тряхнулъ головою.
— Въ короли зови — не пойду. Усталъ.
— Я тебя крупнѣе считала.
— Не ты одна. Я сегодня съ Вендлемъ говорилъ уже на эту тему. Пройдутъ два-три года, и всѣ, кто воображалъ меня волкомъ какимъ-то, убѣдятся, что я спокойнѣйшій старосвѣтскій помѣщикъ, съ единственнымъ идеаломъ: дожить въ мирѣ со своею Пульхеріей Ивановной до восьмидесяти лѣтъ.
— A сестры? — послѣ долгой паузы, выжидающимъ голосомъ, будто вся настороженная, спросила Эмилія.
Симеонъ презрительно дернулъ плечами и, оскаливъ серпы свои, бросилъ короткое безразличное восклицаніе:
— Ба!
Тогда Эмилія Ѳедоровна быстро поднялась и сѣла на софѣ, спустила ноги на полъ и, сдвинувъ брови, сверкая глазами, заговорила тономъ человѣка, который не только видитъ своего неуважаемаго противника насквозь, но ничуть и не намѣренъ скрывать отъ него свое неуваженіе:
— Если-бы я была твоею сестрою, я постаралась бы опозорить имя твое, которымъ ты такъ чванишься, какъ только сумѣла бы хуже.
— Очень радъ, что ты не моя сестра! — насмѣшливо улыбнулся смущенный Симеонъ.
A она продолжала, негодуя:
— Хорошую молодость ты имъ устроилъ, нечего сказать! Вѣдь въ вашемъ домѣ дышать нечѣмъ: тоска и злоба углекислотою ползутъ.
— Выйдутъ замужъ, устроятъ жизнь по своему, — старался какъ можно равнодушнѣе парировать онъ.
Она съ презрѣніемъ возразила:
— A гдѣ женихи?
— Зоѣ рано еще, a вокругъ Аглаи мало ли увивается? У братьевъ товарищей много. И студенты, и офицеры.
— Это не женихи, но такъ, бывающіе молодые люди. Аглаю за человѣка безъ состоянія выдавать нельзя. Она красавица.
— Разборчивою невѣстою съ ея приданымъ быть не приходится.
— Красавица замужемъ за нищимъ либо мученица, либо кокотка.
— Уже это — на отвѣтственности будущаго супруга, — равнодушно возразилъ Симеонъ.
— Тебѣ, слѣдовательно, только бы ее вдвоемъ съ кѣмъ-нибудь въ церковь, къ аналою впихнуть? — ядовито язвила, сверкая глазами, Эмилія. Но Симеонъ былъ какъ въ броню закованъ. На саркастическій вопросъ ея онъ отвѣчалъ почти съ добродушіемъ:
— И хотѣлось бы — поскорѣе. Ты имѣешь на нее вліяніе. Внушай при случаѣ, что пора развязать брату руки.
Она засмѣялась горько, оскорбительно.
— Лишнее, мой милый. Ты сестрамъ настолько надоѣлъ, что — было бы за кого, a выскочатъ безъ оглядки.
— Любезныя слова ты мнѣ говоришь!
— Развѣ ты ихъ отъ меня одной слышишь? — холодно возразила она.
Онъ примолкъ и окутался облакомъ дыма. Эмилія Ѳедоровна тоже долго молчала, обнимая колѣна свои, задумчиво сверкая въ пространство алмазными глазами. Потомъ заговорила серьезно, внушительно:
— Какъ ты хочешь, Симеонъ Викторовичъ, a для Васи Мерезова ты обязанъ что-нибудь сдѣлать… Побѣдитель долженъ быть великодушнымъ.
— Долженъ… обязанъ… — иронически повторилъ Симеонъ. — Какъ, право, y васъ, женщинъ, все это категорично и скоро…
— Ужъ не знаю, скоро ли y насъ, женщинъ, — строго оборвала Эмилія, — но тебѣ, мужчинѣ, я совѣтовала бы этимъ поспѣшить.
— Зачѣмъ? — глухо спросилъ онъ, уклоняясь отъ взгляда ея.
Она отвѣчала значительно и протяжно:
— Для успокоенія общественнаго мнѣнія.
Правая щека Симеона прыгнула судорогой.
— Вотъ оно! — подумалъ онъ про себя, но промолчалъ.
— Въ городѣ тобою очень недовольны, Симеонъ…
Онъ отозвался съ сердцемъ:
— Вотъ на что мнѣ — извини за выраженіе — въ высокой степени… наплевать.
— Не думаю, — возразила она спокойно, — не думаю, чтобы такъ… не думаю, чтобы совершенно наплевать, Симеонъ… Особенно для человѣка, мечтающаго сорвать въ законномъ бракѣ благоуханный ландышъ.
— О, что до этого касается, — криво усмѣхнулся онъ, — то съ тѣми средствами, которыми я теперь могу располагать, ландыши рвать не трудно… И дьяволъ сорветъ, a надѣюсь, я имѣю, все-таки, нѣкоторыя физическія и моральныя преимущества предъ этимъ джентльмэномъ.
— Ты же, помнится, о женитьбѣ по любви мечталъ? — со спокойнымъ удивленіемъ возразила Эмилія. Симеонъ кивнулъ головою.
— И мечтаю.
— Не похоже…
— Женюсь на той, которую полюблю, — объяснилъ Симеонъ.
— A она?
Онъ горько усмѣхнулся.
— A она мнѣ вѣрна будетъ. Я стану ее беречь, какъ зѣницу ока, и она мнѣ будетъ вѣрна. Дѣти будутъ… много дѣтей… хорошихъ… Сарай-Бермятовыхъ!
Алмазные глаза Эмиліи Ѳедоровны затуманились не то презрѣніемъ, не то жалостью.
— Это… любовь? — спросила она съ разстановкою. Онъ пожалъ плечами.
— Чего же ты хочешь? Я не дуракъ и знаю жизнь. Въ мои годы, съ моей изломанной жизнью, я не могу разсчитывать на большее… Ландыши отлично растутъ на перегноѣ и, вѣроятно, очень ему благодарны за питаніе, но врядъ ли они пылаютъ къ нему нѣжною страстью.