Паутина

Кобаев выслушал донесение с непроницаемым лицом, хотя результат поиска Пащенко взволновал Кермена Бибоевича. У него зарождалась мысль, еще подспудная, что смерть неизвестного в лесу — не простая случайность, что связана она с какими-то событиями, имеющими отношение к вражеским парашютистам, и может навести чекистов на их след. Ничем, кроме интуиции, он не смог бы объяснить такого предположения.

— Разрешите вызвать врача из медсанбата, товарищ капитан госбезопасности? — предложил Пащенко.

— Отставить, — махнул рукой Кобаев. — Везите его к дому, где размещается медсанбат.

К военным подошел один из стариков, шедших за повозкой: среднего роста, в хромовых сапогах с галошами, в галифе, овчинном тулупе и в высокой папахе красивого мелкого каракуля.

— Разреши посмотреть, товарищ командир, — с сильным кавказским акцентом заговорил он, обращаясь к Кобаеву. — Может, это наш сельчанин. Разреши, — повторил он.

В голосе старика была такая уверенность, что «товарищ командир» не может не разрешить, что по лицу Кобаева даже скользнула улыбка и тут же угасла, отчего командир вроде еще более посуровел. Но боец-возница успел заметить ее, посчитав за разрешение, и откинул конец бурки.

Все увидели большое лицо, заросшее до самых глаз седой неопрятной бородой, с высоким морщинистым лбом и крупным носом воскового цвета. Глаза покойника были открыты.

Золотов шагнул к повозке.

Вокруг собралась уже целая толпа односельчан: стариков, женщин, детей… Военные даже не заметили, как это произошло.

— Бедный Габо, — нарушил всеобщее молчание старик в овчине. — Наш лесник, — обратился он к Кобаеву. — Умер, — добавил он и отступил от повозки на полшага, давая место другим.

— Может, убили? — выразил сомнение знакомый Пащенко Касполат, тоже подошедший к повозке. — Как думаешь, Ахмет? — повернулся он к тому, который обращался к Кобаеву с просьбой.

— Сандро лучше знает его здоровье, — Ахмет кивнул на крупного, могучего в плечах с вислыми белыми усами старика.

Сандро подошел к повозке совсем близко, нагнулся над покойником и с полминуты неотрывно смотрел в лицо лесника, будто молча спрашивал у Габо: сам он умер или его убили?

Все это время вокруг стояла тишина. Никто из женщин даже не всхлипнул. И это было удивительно для некоторых военных, знавших, как громко выражают в таких случаях горе женщины-горянки. Наконец Сандро разогнулся и что-то тихо, но убежденно сказал по-грузински.

— Ты говоришь, что он умер не сам? — переспросил старика-грузина Касполат, видимо, знавший грузинский язык.

— Да, — кивнул Сандро, — он умер не сам. У него в глазах страх и боль. — Это Сандро проговорил уже на сносном русском языке.

— Он вам чужой? Почему никто не плачет? — обратился к горцам Золотов.

Сельчане растерялись; они как бы замерли на мгновение, а потом разом все, как по команде, отпрянули от повозки.

— Не-е-е-ет, — протяжно ответил Касполат и выставил вперед ладони, будто отгораживаясь ими от покойника. — Он не наш, он, как волк, жил один в лесу и знал только Сандро. Мы не будем плакать. — Касполат говорил отрывисто, холодно, почти со злостью.

Кобаев что-то сказал Сандро по-грузински.

— Он не родственник мне, — ответил по-русски Сандро, сделав красноречивый жест руками, словно отталкивая от себя подобное предположение. — Приходил ко мне один-два раза в год, не выгонишь же живого человека…

Все встрепенулись, услышав невдалеке надсадное завывание автомобильного мотора. Слякотная погода совсем развезла сельские проселки. Из-за поворота выползла крытая полуторка с большими красными крестами по бокам кузова. Это прибыл судмедэксперт со своим ассистентом и походной лабораторией.

С появлением медицинской машины сельчане тотчас разошлись, оставив Габо на попечение военных. Кобаев попросил остаться только Касполата, Ахмета и Сандро. Старики довольно равнодушно выслушали просьбу военных и пошли вслед за повозкой к дому, куда подкатила машина с красными крестами.