Паутина

— Садись! буднично уронил Павел, обращаясь к Рыбе. — А ты положи нож и прекрати драться, — скосил он глаза на Гошу.

Тот, будто подчиняясь гипнозу, положил на стол нож и потянулся к рюмке с водкой. Глаза Гоши стали обретать осмысленное выражение. Он что-то буркнул и одним глотком опорожнил рюмку.

Под столом послышался кашель, потом стон. Гоша, не глядя, сунул под стол руку и вытащил оттуда за шиворот Хорька. Василий тоже уже опомнился. Не поднимая глаз, сел на свое место.

— Вы что, свихнулись? — снова заговорил Павел. — Чтоб этого свинства больше не было. Даю вам слово… — Лицо Ягуара словно окаменело неподвижным выражением угрозы.

— Даю вам слово, — повторил он. — Если при мне кто-нибудь из вас поднимет друг на друга руку, застрелю из этой вот пушки. — Он выставил вперед ладонь, на которой лежал наган. — Учтите, я слов на ветер не бросаю. Давайте лучше еще выпьем да споем чего-нибудь наше, родное. Да, Василий?

Павел почти с нежностью посмотрел на Хорька.

— Нам надо держаться друг за друга, иначе всем хана. Запомните это.

Павел обнял за плечи сидевшего рядом с ним Жоржа и тихо затянул блатную лагерную песню о маме, лежащей в сырой земле, и бедном ее сыне, который скитается среди людей, не зная ни материнской теплоты, ни ласки, ни покоя… Остальные подхватили песню, лица их разгладились, потеплели, а на глазах Хорька даже блеснула слеза.

Василий вспомнил бесконечно далекое ныне от него родное село на Волге, мать, отца, свое детство и даже Семена Долгова. Где он теперь — Сова бескрылая, на каком древе свил себе гнездо? Может, и правильно он сделал, что пошел тогда против Ягуара, скостил себе четыре года и сейчас, наверное, живет припеваючи с женой, детишками, с честной работой, получками, авансами, с соседями… Не шмыгает из одной норы в другую, и то только в темень. И спит спокойно. Встретиться бы с ним, сволочью пернатою, да заложить ментам, да выложить лягашам всю его подноготную, вывернуть бы наизнанку эту паскудину совиную, чтобы жизнь стала для него раскаленной сковородой! Недобиток воровской! Резкая перемена в мыслях и настроении мгновенно высушила слезы умиления на глазах Хорька, обнажив в них выражение злобной мстительности. Если бы он спросил себя сам, при чем здесь, собственно, Долгов, чем он виноват перед ним, Хорьком, за его загубленную жизнь, Василий удивился бы. Как при чем? Почему Сова должен где-то жить, как человек, а он, Хорек, метаться, как бешеная собака, под мушкой ментовского нагана? Чем эта трусливая тварь заслужила спокойную жизнь?! Или у Совы не такая же злая, как у него, Хорька, биография, или он не дезертировал из армии, не соучастник убийства старика там, в горах? Сова тоже не имеет никакого права на спокойную человеческую жизнь, он тоже должен, скотина совиная, умирать от страха при одной только мысли о расплате!

Хорек так увлекся своей гневной филиппикой в адрес бывшего своего напарника, что перестал петь и понимать, что происходит за столом. Видимо, Ягуар заметил по лицу Хорька работу его мысли, насмешливо кивнул в сторону Василия.

— О чем мыслишь, Вася? — беззаботно спросил он. — Лучше пой с нами, будет веселее.

Хорек испуганно вздрогнул, будто его поймали за руку, попытался улыбнуться, но отвечать ему не пришлось. Рыба о чем-то спросил у Павла, тот ответил ему и забыл про Хорька.

А Василий переключил свое внимание уже на собутыльников. Мысли его продолжали складываться в той же критическо-озлобленной тональности. Он смотрел на всех глазами судьи, интуитивно стараясь найти в них такие качества, которые возвысили бы его самого в собственных глазах.

С Гошей все было ясно: в соседстве с этим «мясником» Хорек мог считать себя святым. Жоржа он знал плохо, Ягуар о нем ничего не рассказывал, но Василий догадывался, что они давние приятели и что Жорж и раньше был при Павле мальчиком на побегушках, остается им и сейчас. Рядом с Жоржем Хорек чувствовал себя равным, и это его унижало, напоминая, что и он шестерил, прислуживал Ягуару в лагере.

Хорек был уже не рад, что пустился в столь сомнительное предприятие. Настроение его совсем было испортилось, когда к нему пришла спасительная мысль. Все-таки ни один хмырь из этой кодлы не может сравниться с ним по своему авторитету у Ягуара, потому что все они быдло, только уголовники, в прошлом которых нет ни дезертирства из армии, ни вооруженной схватки с чекистами, ни военного трибунала, ни десятилетнего срока «за политику», ни лагеря особого режима, ни тем более побега и прибитого чекиста-лейтенанта. Нет, все они не стоят рядом с этими делами и ломаного гроша. Быдло уголовное, ханыги необразованные, дураки затемненные, пичужки ничтожные — куда им с такими биографиями в первый ряд!?