Паутина

Дежурный полицейский пометил мое имя и номер, провел меня по лестнице и отпер дверь квартиры. Он был молод, белокур и невероятно долговяз, со следами прыщей на подбородке и намеком на усы в уголках губ. Приветливый мальчик. Ему бы пасти коров где-нибудь на зеленых лугах в Сомерсете, а не бороться с призраками и чудовищами большого города. Спина его белой с коротким рукавом рубахи пропиталась потом. Пистолет «вальтер Р990» висел в черной застегнутой кобуре у бедра.

— Здесь уже побывали, сэр, — сообщил он.

— Макардл?

— Нет, сэр, инспектор вроде вас.

— Кажется, я знаю, кто бы это мог быть.

— Он хотел поговорить с соседом убитой, — пояснил юнец.

— И что же?

— Он мне так сказал, сэр.

— Нет, я спрашиваю, поговорил ли он с соседом?

— Нет, сэр, он его не застал. Этот парень живет где-то в Оксфорде, а здесь бывает лишь по будням. Ну, когда работает… сами знаете.

— А сегодня понедельник, но его нет.

— Именно так. А может, он и вовсе на лето уехал.

— Полагаю, Варном велел вам не упускать его из виду, если что?

Констебль кивнул.

— Как вы думаете, он подозреваемый?

— Не знаю. Кто еще тут живет?

— Одна милая пожилая дама. Гречанка. Ей почти сто лет. Одевается в черное и глуха, как старый пень. Она поила меня чаем, — сообщил он. — Разливала его в стаканы, представляете? Чай с мятой. — Он произнес это с неподдельным удивлением.

Нет, служба в большом городе явно не для него.

— Идите-ка и выпейте еще чудесного чая с мятой, — предложил я.

— Я должен оставаться здесь, сэр.

— Понятно, что вы поднимались наверх, чтобы пить чай. В конце концов, вряд ли вы позволили бы, чтобы славная старушка лишний раз ходила вниз и вверх, чтобы принести вам освежающий напиток — в ее-то возрасте.

— Да, но я уходил только на минутку, — смутился он. — Я здесь совсем один с шести.

— Считайте, вам повезло, что это не жилой небоскреб на Майл-Энд-роуд.

— Знаю, — ответил он. — В этом месяце я дежурил в многоквартирном доме в Далстоне. Малыши пытались кидаться в меня собачьим дерьмом с балкона.

— Радуйтесь, что не сбросили телик на голову. Сходите и выпейте еще чаю. Или постойте немного снаружи на солнышке. Мне требуется подумать, а я не могу, пока вы нависаете надо мной или болтаетесь под ногами. И вот еще: отсюда можно попасть на задний двор?

— Не знаю, сэр. Полагаю, через офис можно.

— У вас нет ключа от офиса?

— Только от парадной двери и от квартиры, сэр.

Он удалился, стук его сапог раздавался на всю лестницу. Мой желудок туго сжало, я основательно вспотел. И не впервые пожалел, что не могу спокойно побеседовать с Фридрихом Ницше. Уж тогда-то я объяснил бы ему, что он неправ, говоря: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». Я вздохнул. Затем открыл дверь.

Внутри было тихо и сумрачно, очень тепло и, я бы даже сказал, душно. Жужжали мухи. Я слышал, как у соседей наверху гремит телевизор. Лучи солнечного света били снаружи по задвинутым черным шторам. Я затворил дверь и встал к ней спиной, засунув руки в карманы брюк. Матрас был оголен. Серебряная пыль пятнами лежала по всему дощатому столу у окна, на черном телефоне, установленном на кипе справочников на полу, вокруг дверной коробки. Кровь все еще виднелась под выкрашенным в серебро креслом. Теперь она казалась черной и тусклой. Я сказал себе, что не смогу вдохнуть этот запах, и был уверен, что так и есть. Я дышал ртом, когда, глядя на стул, заметил то, чего не замечал прежде — пятна крови на широком веере вентилятора перед креслом. Софи пошевелилась после того, как убийца перерезал ей горло. Она подняла голову, и кровь брызнула. Возможно, она пыталась дотянуться до убийцы, но то было скорее всего просто рефлекторное движение. Попытка в последний раз увидеть свет.

Искорка гнева загорелась у меня в сердце. Я решил, что это хороший знак.

Когда я дернул за светлый шнур в крохотной ванной, загудела вытяжка. Раковина, втиснутая возле унитаза. Душ в углу. На белых плитках черный узор плесени. Полочка, уставленная флаконами шампуней и лосьонов. Над раковиной — большое зеркало с небрежно всунутыми за золоченную раму открытками: дешевые броские виды Нью-Йорка. Я отогнул одну концом шариковой ручки — никаких надписей. Никаких следов присутствия мужчины: ни бритвенного набора, ни крема для бритья, ни дезодоранта. В холодильнике почерневшие бананы, полдюжины йогуртов, ломоть пиццы, свернувшийся на тарелочке. Пакет обезжиренного молока. В шкафчике над кухонной раковиной — чечевица и три вида риса, пакетики пряностей, валяющиеся в беспорядке, обычный чай, чай из шиповника, чай из ромашки, лимонный чай, прорастающий лук.

Я вернулся к двери и снова оглядел комнату. Мне хотелось запечатлеть в памяти ее образ, как и подобает детективу.