Паутина

Я в который раз просматривал эту пленку, устроил допрос всей охраны, которая вела ее от самого дома. Дьявол, она же сама звонила мне тогда и сказала, что собирается в больницу, чтоб отца проведать. Все сходилось один к одному… У нее даже голос тогда не дрогнул, говорила с сожалением, как переживает за него, что почаще к нему нужно, пусть чувствует поддержку нашу… Бл****. Но как? Как после этого можно прийти и равнодушно убить. Я не знаю, сколько бутылок уже опустошил, сигарет одну за другой выкурил, просматривая видео, ставя его на бесконечный повтор, пытаясь приблизить и рассмотреть хоть что-то, хоть одну деталь, которая разбила бы вдребезги эту чудовищную реальность. Охранники рассказали, что даже на видеорегистраторе зафиксирован каждый шаг, каждый километр, который проехали… Я просмотрел их все… все эти гребаные записи… и на каждой из них она — моя сестра… Сестра. Никаких сомнений… Вот из дома выходит, улыбается, вежливо здоровается… Вроде и живет в роскоши уже не первый год, а не зазналась. С каждым из персонала как с ровней разговаривала. Как дела всегда спрашивала… Как настроение… Знала, как зовут каждого, у кого какое горе, и всегда просила у Макса, чтоб помог. Он злился на это, конечно, больше для вида, что нянькой не нанимался, только никогда не мог отказать.

Дьявол. Зачем сейчас именно эти воспоминания в голове возникают. Хотя понимал я все — хорошее хотел видеть, чтобы мысль, которая словно мелодия шарманки, звучала в голове, окрепла еще больше: Дарина не смогла бы этого сделать.

Только и цену подлости мы знали слишком хорошо. Знали ее приторную оболочку, под которой скрываются самые жуткие твари, терпеливо ожидающие своего часа, чтобы потом за секунду тебя сломать. Наслаждаясь тем, как ты орешь от боли, потому что предательство всегда вонзается в нашу спину острым лезвием, выворачивает суставы, дробит кости, вскрывает вены, и делает все это одновременно, чтобы упиться твоими страданиями и болью.

Смотрю дальше… на то, как волосы поправляет, как глаза щурит, потому что солнце глаза слепит, как очки надела и за руль села. Тут она тоже смогла каким-то непостижимым образом выпросить у Макса разрешение на то, чтобы водить самой. Говорит, всю жизнь мечтала научиться, что всегда думала, что не светит ей, что невозможно. А когда сбылась эта обыденная для любого из нас мечта, она прыгала от восторга, как девчонка, которой куклу подарили. Ребенком таким же оставалась. Чистым… Радовалась любой мелочи, особенно шоколаду молочному с орехами.

Черт. Как же больно и невыносимо от этих мыслей. Я сейчас сидел и вспоминал все это так, словно просто соскучился. Уехала она просто куда-то, и мы ждем. Вот вернется скоро, в дверь зайдет, в объятия бросится, и я закружу ее… Она всегда говорила, что это еще одна мечта, которая сбылась — всегда хотела у старшего брата вот так вот на шее повиснуть, заливаясь смехом… Да, я вспоминал, на жесты смотрю, и в каждом — частица жизни. Потому что не хотел думать о том, что дальше случилось. Да… оправдать хочу. Да. Это нормально… Мы семья… Это святое… пусть не так давно обрели друг друга, но не могла она оказаться такой дрянью. Все внутри протестовало, орало диким голосом: "Андрей, ищи. Не останавливайся. Мы чего-то не видим…"

Я не знаю, что рассказали Максу в детдоме… Что якобы не было там такой. По фото не узнали… Знаю я, как у людей способности забывать и вспоминать стимулировать. Не нужно было его одного туда отпускать. Он не в себе, у него земля из-под ног уходит, внутренности разрывает. Молчит, только тут и слов не нужно, чтобы видеть — мир рушится, крах всего. После такого не восстанавливаются. Не жилец он больше, если вся эта дрянь правдой окажется. Потому что он дал себе один шанс. Себе и ей. И после этого никто из них не выживет. После такого не живут больше… влачат существование, захлебываясь в собственной ненависти и заливая кровью свой мир.