Паутина

Меня вели по коридорам с завязанными глазами, подталкивая в спину, но молча. Ни звука не издали, проклятые.

Я поняла, что мы спускаемся по ступенькам, потом меня пересадили куда-то… Кажется, на моторку. Судя по звуку и холодному ветру, треплющему волосы и освежающему горящее лицо. Тишина давила на мозги. Опять начиналась паника, а я старалась дышать глубже. Очень глубоко и медленно.

"Когда тебе будет нечем дышать, малыш, дыши мной. Думай обо мне и дыши".

И я думала о нем, я наивно надеялась, что мне это поможет. Надеялась, даже тогда, когда меня снова поднимали по ступеням и когда сняли повязку с глаз. Я поняла, что мы уже на другом судне и все еще продолжала медленно дышать, справляться со страхом и паникой.

— Пошли, — мужчина в черном кивнул в сторону коридора и грубо взял под руку, — тебя ждут.

Когда я увидела того, кто купил меня, я вдруг поняла, что меня еще не ломали. Что ломать меня будут именно здесь и именно этот человек с густой бородой и колючими, страшными черными глазами так похожими на глаза Ахмеда.

— Здравствуй, Дарина, — сказал он низким голосом, — знаешь, зачем ты здесь?

— Я знаю, что будет с вами, когда меня найдут.

Он усмехнулся уголком рта.

— Мы тоже знаем, поверь. Но мы подготовились.

Его глаза лихорадочно блеснули, когда он опустил взгляд к моей груди и облизал мясистые губы.

— Мы снимем тебя в нашем блокбастере с рейтингом двадцать один плюс, птичка. Основанном на реальных событиях. А ты для нас сыграешь самую лучшую роль в своей жизни — СЕБЯ.

ГЛАВА 10. Бакит

Бакит смотрел, как тело женщины извивается от ударов хлыста, и от каждого ее стона закатывал глаза. Да-а-а-а. Вот оно. Та самая музыка, которая поднимает из мертвых — ее стоны.

И эти полосы на спине. Тонкие, аккуратные, как царапинки. До мелких капелек крови, а боль адская. Изнутри рвет. Он любил, когда у него получались узоры, а это случалось ТАК редко… и с каждым годом все реже и реже. Как можно рисовать на грязных холстах? Вдохновение испарялось, таяло от их фальшивых улыбок, лести, покорности, жалкой раболепной преданности. Игры. Одни игры. "Да, Господин, да Хозяин". Ему надоело играть. С детства хотел по-настоящему. Они с Ахмедом часто снимали живые развлечения… Только отец, когда узнал, выгнал младшего сына, думал, это он десять девушек на смерть в охотничьем доме замучил. Но Ахмед любил именно игру, за ним любовницы сами бегали пачками, а у Бакита никого. Только шлюхи, и те до ужаса боялись. Приходилось самых дешевых брать, неразборчивых. Не все они потом обратно возвращались.

Многих потом закапывали за городом в пластиковых пакетах. Совесть его не мучила никогда. Шлюхи — вообще не люди. Так, отбросы гнилые. Да, все они смеялись у него за спиной, потому что он не мог сделать с ними то, что должен делать настоящий мужчина. Он видел, как под масками боли они хохочут над ним… Не-е-ет, не боятся, а издеваются, потому что он не может раздвинуть их ляжки и засадить им. Хочет… зверски хочет и не может. Тогда он их убивал. Чтоб стих смех у него в голове, и он стихал потом на долгие месяцы, пока Бакиту хватало собственной руки, натирающей вялый член до оргазма под очередной ролик Ахмеда, снятый специально для него. Наказал его Аллах наперед, в детстве еще, когда придавило под сводами рухнувшей конюшни, ноги парализовало на несколько лет… Камран тогда говорил, что это Ахмед доски подпилил, знал, что Бакит с утра на вороном кататься поедет, но он не верил. Со зла Камран ляпнул, может, сам и подпилил. Впрочем, какая теперь разница, кто. Раз наказание уже хлебнул сполна, то что теперь его остановит?

Только надоело все и опостылело. Снова к вере пришел. Какое-то время помогало. И вдруг эта девка с тонкой сливочной кожей. Увидел на фото, и пах за долгие годы прострелило возбуждением. Что-то в ней было такое… Какая-то провокация, то ли во взгляде, то ли во всем ее облике. Сильная она. Бакита всегда будоражила чужая сила. Зависть вызывала и дрожь азарта. Предвкушение вкуса непокорных слез и крови. Это Ахмед любит раболепие и лесть, а Бакиту по нраву честность и ненависть. Вкуснее ломать, кромсать и доводить до излома.

Она его удивила изначально, как только завели в эту комнату. Слова не сказала ни единого, только смотрела свысока и насмешливо, намекая, что им это с рук не сойдет. Да и сама в этом не сомневалась. Он хотел ее довести до того, чтобы просила и умоляла, слюни по лицу своему кукольному размазывала и просила не трогать, а она молчала. Словно назло. Как знала, чего он хочет и не давала ему этого.

Не орет как все, а тихо стонет, а у него от каждого ее стона яйца поджимаются и член начинает оживать. Такое бывает очень редко… чтоб твердел и в висках похоть колотилась с удовольствием. За долгие годы только пару раз такое было, он даже на камеру записал и просматривал иногда, видел себя нормальным, таким, как все. Отчаяние приходило позже, когда понимал, что не контролирует этот процесс. Его собственное тело живет своей жизнью.