Паутина

Потом я начала понимать, что никто не знает, что я здесь. Те люди, что приезжают с Фимой, тоже. Я попробовала пройти в ТУ часть дома, но дверь в коридоре оказалось запертой. Макс действительно спрятал меня… и спрятал именно от Андрея и нашей семьи. Он меня приговорил… и это лишь вопрос времени, когда он приведет приговор в исполнение. Хотелось ли мне, чтоб меня нашли? Не знаю. Наверное, тогда еще нет. Я хотела быть спрятанной им и находиться рядом. Я все еще надеялась найти его во тьме. Наивное упрямство, которое каждый раз разбивается о гранит его цинизма и ненависти.

Иногда я закрывала глаза и лежала на полу, застеленном толстым пушистым ковром, глядя в темноту. Слушала тиканье часов или шелест снега за окном, и наши голоса из прошлого звучали у меня в голове.

" — Ты понимаешь, что теперь я не отпущу тебя никогда, маленькая.

— Никогда-никогда?

— Никогда-никогда.

— А если разлюбишь?

— Видишь там, на небе, звезды?

— Вижу… а ты оказывается романтик, Зверь.

— Когда все они погаснут…

— Ты меня разлюбишь?

— Нет. Когда все они погаснут — это значит, что небо затянуто тучами. Ты не будешь их видеть день, два, неделю… Но это не говорит о том, что их там нет, верно? Они вечные, малыш. Понимаешь, о чем я?

— Нет… но сказал красиво.

— Все ты поняла. Довольная, да?

— Да-а-а-а-а.

— Мелкая ведьма.

— Чудовище.

— Или все же монстр?

— Сегодня чудовище.

— Сегодня?

— Как ты это делаешь? Ну вот так бровями.

— Как? Вот так?

— Да-а-а-а.

— У чудовищ есть особые достоинства.

— О-о-о, у чудовищ столько достоинств… и одно меня ужасно сводит с ума.

— Моя плохая пошлая девочка.

— Это о чем ты подумал? Фу, Макс, ты испортил всю романтику со звездами.

— Ну почему испортил? Если я положу тебя на спину. Вот так… то, ощущая мое достоинство, ты увидишь, как осыпаются звезды… из твоих глаз… пока я тебя этим достоинством…

— Макси-им.

— М-м-м?

— Ты… все те женщины, которые были раньше… ты еще видишься с кем-то из них?

— Зачем вокруг да около. Так и спроси — ты трахаешь еще кого-то, кроме меня?

— Ты трахаешь еще кого-то, кроме меня?

Засмеялся, а я смутилась.

— Нет, малыш. Я не трахаю никого, кроме тебя. Потому что не хочу. Потому что я, бл***, о тебе думаю двадцать четыре часа в сутки. У меня встает от одного взмаха твоих ресниц, когда ты в смущении прикрываешь глаза и от ямочки на щеке, меня возбуждает каждая твоя веснушка. Я помешан на тебе, мелкая. Маньяк, понимаешь?

— Понимаю… Еще как понимаю. Пообещай мне, что если тебе станет меня мало… что если ты захочешь другую, ты скажешь мне об этом. Пообещай, что не скроешь от меня и не унизишь меня вот так.

— Что за тема, малыш?

— Пообещай.

— Это ты запомни, что если ты захочешь другого — я убью тебя, как только это пойму. А теперь скажи мне…

— Ты не пообещал.

— Обещаю. А теперь СКАЖИ.

— Я люблю тебя?

— Нет. Еще одна попытка. Потом накажу. Молчишь?

— Я думаю.

— О чем?

— Сказать или получить наказание.

— Говори. Я тебя все равно накажу.

— Обещаешь?

— О да-а. Клянусь.

— Я дышу тобой.

— Еще.

— Я дышу тобой, мой Зверь.

— Жесть.

— Что такое?

— Ванильный Зверь-романтик. Это компромат, мелкая.

— Нет, мой ласковый и нежный…

Молчит и смотрит мне в глаза. Улыбка пропала и взгляд тяжелый, давит, сжимает, как колючей проволокой.

— А ведь он убил ее, ты знаешь?

— Кто?

— Не важно. Иди ко мне".

Я повернула голову и посмотрела на небо — ни одной звезды. За окном метет снег.

"А ведь он убил ее… убил ее"

Казалось, что прошла целая вечность между этим диалогом и нашим последним. А на самом деле всего лишь немногим больше месяца. Только теперь это все походило на короткий сон. Нет, я не могла его ненавидеть. Я очень хотела. Я мечтала о ненависти, чтобы она пришла ко мне и помогла справиться с болью, от которой начинались приступы удушья. Я просто верила… где-то там, в глубине души, я все же верила, что мы снова увидим наши звезды. Они же есть. Их не может не быть. Они вечные.

Он так сказал. Он обещал мне. Но разве он не обещал, что никогда не сделает мне больно? Или никогда не отпустит… А разве я не пошла за ним, зная какой он?

Разве он не был собой? Я просто наивно поверила в свою уникальность, в свою особенность. Поверила, что если я вошла в клетку к зверю, глажу его, кормлю с руки, то он не перегрызет мне глотку, если вдруг ему что-то не понравится. И теперь хищник оставил меня в своем логове, чтобы наслаждаться агонией любимой жертвы, и я не могу его за это ненавидеть. Я знала, к кому иду, и знала, чем рискую.

Он меня предупреждал. Да и не нужны были предупреждения, я видела, что он такое своими глазами. Самое страшное, что меня раздирало на части за нас обоих, а он упивался только своей болью и не чувствовал мою. Я для него превратилась в отвратительное насекомое, которое рано или поздно он раздавит, а потом сдохнет и сам мутирует в то черное и ужасное чудовище, каким был когда-то… Каким его раньше и не знала.

Я по слогам разбирала наш последний диалог, каждое слово, каждый жест, и все тело сводило судорогой, невыносимо, до крика. И я кричала. Беззвучно. Глядя на небо без звезд.