Паутина

— Ай, фирли-фьють, тирли-тютю, пык-мык — аж задница в дегтю! — поэтически возрадовался домовой. Рифмуя, он в поэтическом восторге подпрыгивал со своей безногой скамеечки до потолка. — Узурпатор, как вибратор, лупил Сенечку лопатой, — не по теме, но складно выкрикивал он, стукаясь маковкой о матицу. Приземлялся он мимо откидного сиденья, потому что во время прыжков оно неизменно притягивалось к столу.

Упокойница здравицы не поддержала, а заливисто захрапела в своей домовине. Ют тоже заснул, трубя носом в кружку. Зато хозяев поддержал Кам Рой.

— Всяк вызывает уваженье, — заявил он, — стиха необщим выраженьем. Но наилучшие речевки слагаются в селе Драчевке.

— Браво! — одобрили старожилы и вопросительно посмотрели на Леса: а ты, юноша?

— Я послушал вас, друзья, но не понял, — бодро начал Нов, но в ужасе захлопнул рот, понимая, в какую ловушку загнал сам себя попыткой соревноваться с Драчевскими старожилами.

— Не больно оригинально, зато самокритично, — одобрил и ободрил его кузнец.

— Самокритиков мы любим, — добавил коновал, — завсегда их палкой лупим.

— Кто понимает, что ничего не понимает, — мудрено высказался конюх, — тот понимает побольше того, кто не понимает, что он понимает.

— Моя твоя не понимай, — по-восточному высказался домовой Сенечка.

— Тоже мне китайский купеза, — обиделся Виш.

— Так выпьем же за это дело! — не выдержал долгих разговоров Сим.

— За это дело я всегда рад, — сказал Кос.

— Этому делу — час, а потехи — полные штаны, — сказал конюх.

— Да приступим мы когда-нибудь к веселому разгулу? — рассердился кузнец.

— Приступить бы к приступу, да не было б заступа, — сказал Виш.

— У кого приступ? — всполошился фершал. — Сейчас я его вожжами полечу! Сознавайтесь, не то коровий сычуг пришью…

— И хрен с ним, — не вынес Сим и присосался к кружке.

Прочие поддержали товарища. Смело глотнул и Лес, полагая, что в кружке привычный березовый квас. У него перехватило глотку и глаза на лоб полезли. Наверное, это убойный напиток чулмысы, подумал юноша и решил, что пришел его смертный час.

— Что… это… — прошептал он на вздохе.

— Обычный самогон, — объяснил кузнец. — Само-гонус вульгарис.

— Откуда… он… такой… взялся?

Нов ожидал, что ему расскажут о происках чулмысы (на картинках в заезжей он видел, как мужики с лосиными ногами выливали в раскрытые рты женщин напитки из бычьих рогов), о том, как старожилы с ними боролись, неся потери с обеих сторон, как в неравной битве пала в домовину упокойница Семеновна… Но не тут-то было.

Сим поднялся, раскинул руки и пошел по избе, выписывая ногами петли. При этом он пел без голоса:

Эй-ей-ей, хали-гали!
Эй-ей-ей, самогон.
Эй-ей-ей, сами гнали!
Эй-ей-ей, сами пьем.
И кому какое дело — где мы дрожжи достаем!

Если это был ответ на Лесов вопрос, то маловразумительный, как прорицание слабого ведуна. Тут из-за стола выскочил конюх и принялся кружить вкруг кузнеца, оглаживая собственные бока, как бы дроча жилистый стебель своего тела.

У милашки я на ляжке
облигацию нашел,
снял порты я и тельняшку —
и мой номер подошел. —

Это вышел в круг коновал. Снялся приплясывать.

Сяду задом на забор,
потрясая грудею:
выйди, милый, на бугор,
покажи орудию! —

выкрикивал Кос, распахивая полы халата и эту «орудию» демонстрируя.

Мы ходили с Манею
на голосованию, —

подхватил кузнец, —

раздевались догола,
потом сования была!

Моя милая с тоски

проглотила три доски.
Через тридцать три недели
снизу ящики летели! —

Фершал пустился вприсядку, дробно отстукивая ритм «орудией» по полу.

Меня милка — колом, колом,
А я милку — хреном голым.
Меня милка — чем-нибудь,
а я милку — чем гребуть.

Даже домовой не выдержал такого веселья. Подпрыгивая на откидной скамейке, прокричал:

По столице мы катались
на верблюде без узды.
На такую бэ нарвались —
восемь сисек, три… креста!

— Кам, а кто такой верблюд? — спросил Нов.

— Это горбатый конь, какие у желтокожих водятся.

Милая обидела:
без штанов увидела
и заела поедом —
дразнит гуманоидом, —

пожаловался из-под потолка Сенька.

Моя милая в гробу,
я тихонько к ней гребу.
А дополз — гнила звезда
подмахнула, как всегда! —

проскрипела из домовины Семеновна и захрапела, будто и не просыпалась. А может, и впрямь во сне чушь порола.

— Кам Рой, скажи старожилам, — попросил Нов, — чтобы они мне квасу дали взамен этой чул-мысовой отравы.