Паутина

Петр Иванович насторожился:

— Я не совсем понял вас…

Раис многозначительно улыбнулся.

— Мы хотим сделать вас главным медицинским инспектором армии нашего государства.

— Государства? О чем вы говорите?

— Я говорю о бухарском государстве, о… республике.

— Но бухарская армия обслуживается, и вполне успешно, санитарной службой Красной Армии, и, прежде чем назначить меня, вам следует согласовать…

Но Али Захар хаким не дал ему кончить. Быстро переглянувшись с хозяином пира и получив в подтверждение кивок головой, он наклонился к доктору и быстро заметил:

— Соглашайтесь. Вам не придется даже становиться мусульманином…

— Но я ничего не понимаю.

— Так я скажу. Красная Армия уходит… Да, да, совсем. Эвакуируется весь персонал. Бухарская армия не имеет врачей, и господин раис назиров правильно решили… пригласить вас. Вы специалист. Вы не большевик… Вы опытный, и вы не политик. Мы вас понимаем…

Так вот в чем дело! Значит, разговоры имеют под собой почву. Джадиды вновь готовят изменнический удар.

Вот тут-то доктор не выдержал.

— Слишком уж все тут пахнет лавочкой, — вырвалось у него. — Претит мне это.

От неожиданности раис воскликнул: «Что такое?» Затем наступила полнейшая тишина. Доктор, покусывая кончик уса, смотрел прямо перед собой и теребил пальцами край дастархана.

Машинально он взял пиалу с водкой и отхлебнул жгучей, отвратительно теплой жидкости. Когда он оторвал взгляд от пиалы и посмотрел перед собой, первое, что он увидел, — это злые глаза гостеприимного хозяина. «Желтые глаза, кошачьи, — подумал Петр Иванович. — Такие глаза могут бесстрастно смотреть на ужасные муки жертвы».

— Прошу вас на минутку, — пригласил раис Петра Ивановича в соседнюю комнату.

Разговор здесь продолжался в присутствии назира Рауфа Нукрата.

— Вы лечили некоего Измаила Нанвоя?

— Нет. Посетил его всего лишь раз, — сухо ответил Петр Иванович. — Этот Измаил, старик с чрезмерной нервной возбудимостью, отказался от лечения.

Про себя он подумал: «Так и знал, начинается».

— Он умер.

— Печально. Если бы он лечился, возможно, исход был бы иным.

— Измаил Нанвой умер час или два назад.

Сказать доктору было нечего, и он промолчал.

— Разрешите один вопрос, — вкрадчиво проговорил Нукрат, — покойный перед смертью ничего вам не сказал, не передавал?

— Нет.

— Гм-гм… покойный держал в своих руках одно… гм-гм… одну бумагу…

Кривить душой Петр Иванович не умел. Он молчал, нервно теребя отвороты своего кителя.

Вкрадчиво заговорил Нукрат:

— Но… но… мы советовали бы вам…

— Я не позволю мне… говорить такие вещи… учинять допрос.

Нукрат и раис переглянулись.

— И вы не знаете, что в том письме? — все так же вкрадчиво спросил назир.

— Я сказал, что отвечать не буду.

Хотел еще что-то сказать Петр Иванович резкое, злое, но повернулся и ушел в михманхану.

— Он все знает, — быстро проговорил Рауф Нукрат.

— Надо что-нибудь придумать.

— Чтобы не болтал.

Пошептавшись, они вошли в михманхану, где Косой бай, схватив Петра Ивановича за руку, пьяно что-то доказывал ему.

Усевшись на свое место, раис заговорил как ни в чем не бывало:

— Мы имеем совет с нашим дорогим урусом доктором. — И он кивнул Рауфу Нукрату: продолжай, дескать.

— Нашего уважаемого главу просили из Ташкента выделить хорошего специалиста-врача, знающего малярию, и послать в Восточную Бухару… э… э… — Назир цедил слова сквозь зубы с устрашающим спокойствием. — Вот мы и решили, что наш многоопытный доктор поедет в Восточную Бухару… высокая ставка, паек…

Петр Иванович наконец избавился от медвежьих объятий Косого бая и повернулся к хозяину:

— Но… но вы моего согласия не спросили…

— Вы поедете, так решено. А ну-ка, Захар хаким, подготовьте все для доктора… Получите в военкомате для него документы… и… э… проводите его…

Последние слова прозвучали в ушах доктора слишком многозначительно. К тому же Али Захар хаким залебезил:

— Все исполню. Будьте спокойны.

Хозяин и с самого начала подчеркнуто небрежно держался с доктором, теперь же он высокомерно повернулся к нему спиной.

Только когда Петр Иванович попытался уйти еще до плова, раис назидательно заметил:

— Им позволяют сесть рядом с великими, есть с одного блюда. Им готовы оказать любую милость, а они… Я позволю привести строфу из сокровищницы мудрого Хафиза. «Даровой уксус, — сказал великий поэт, — слаще меда!» Но где понять такую тонкость мысли европейцу?

Весь кипя от ярости, доктор сказал уже стоя:

— Прежде всего это слова не Хафиза, а вашего соотечественника — узбека Турды, и поскольку вы взялись цитировать поэтов Востока, позвольте вам привести изречение столь же известного Саади:

Лучше отказаться от милостей господина,
Чем переносить невежество его слуг,
Лучше умереть с тоски по мясу,
Нежели выслушивать от толсторожих мясников грубости.

И чтобы ни у кого не осталось сомнений, кого он имеет в виду, Петр Иванович бросил:

— А ваши милости… «собуни шумо ба джомаи мо хурда ист» — ваше мыло въелось в наше платье.