Паутина

– Может быть, летучая мышь… – Орсон задумался. – Вообще-то, в тропических лесах водится много планирующих животных, – биолог развел руки. – Летучие белки, летучие лисы…

– Для летучей мыши эта тварь была слишком большая.

– Да и для белки тоже.

– В Гватемале водятся гигантские ленивцы.

– Но они же не летают?

– Нет, – биолог на секунду задумался. – Но, наверное, иногда падают с деревьев.

– Док, это существо определенно летело, а не падало!

– Да я даже толком рассмотреть его не успел! – признался наконец англичанин. – Ну, подумаешь, пролетело что-то. Чего вы так всполошились из-за ерунды?

– Док, это – зона, – серьезно и строго произнес Камохин.

– Ну и что с того? – непонимающе пожал плечами Орсон. – Бывают зоны и похуже. Уж мне-то можете поверить.

Глава 27

Судя по карте, которой можно было верить или нет, настолько она была приблизительная, двадцать седьмая гватемальская зона располагалась к юго-востоку от города Сакапа, центра одноименного департамента, между озером Исабаль и границей с Гондурасом. Здесь же протекала большая, полноводная река Мотагуа, впадающая в Гондурасский залив. Если география аномальной зоны не претерпела значительных изменений – а такое порой случается, – по реке можно добраться до нормальных земель. Связать плот – дело нехитрое. Плот – это, конечно, не моторная яхта. Но, как известно, плохо плыть все равно лучше, чем хорошо идти. Тем более сквозь сельву. В которой, как радостно сообщил Орсон, водятся такие замечательные животные, как пумы и ягуары. И еще какие-то зонтичные твари, близкое соседство которых тоже не внушало оптимизма. А между тем квестеры приметили еще пару таких существ, парящих в кронах деревьев. Одну из них Орсон даже успел сфотографировать. Снимок получился смазанным, и все равно, изучив его, биолог со всей определенностью заявил, что это животное не принадлежит к известной ему классификации. Следовательно, имеет аномальное происхождение. Прежде Орсон все непонятное называл внеземным, но по требованию Осипова стал использовать более корректный термин – «аномальное». В самом деле, откуда взялись эти твари, сказать никто не мог. Так почему же сразу – внеземные? По мнению Осипова, термин «внеземное», к чему бы он ни прилагался, нес в себе заведомо негативную оценку: внеземное – следовательно, враждебное. А кто сказал, что это так? Врага нужно знать в лицо, а не искать повсюду. Как бы там ни было, зонтичные твари никому не нравились. Несмотря на то, что никакой враждебности по отношению к людям они не проявляли. Более того, они их, скорее всего, вовсе не замечали. На этом можно бы было и успокоиться. Но тут снова внес существенное уточнение Орсон, со всей прямотой специалиста сообщивший, вернее, – подумавший, но по-русски и так, что услышали все, – о том, что для многих хищников характерно подобное поведение: поначалу зверь изучает потенциальную жертву, делая вид, что она его совершенно не интересует, а потом, усыпив бдительность, наносит неожиданный удар.

В общем, решено было идти на восток, с расчетом выйти к реке.

На часах квестеров было начало восьмого. Утра или вечера, собственно, без разницы. Все равно это было монгольское время. На территории Центра Изучения Катастроф – начало четвертого. Судя по солнцу, лучами пробивающему густую листву в кронах деревьев, в Гватемале было за полдень.

Если, конечно, это была Гватемала.

С аномальными зонами всегда так – никогда ни в чем нельзя быть уверенным наверняка. И, как ни странно, к этому легко привыкаешь. Настолько, что когда на простейший вопрос: «Который час?» тебе отвечают: «Ну, это как посмотреть», – такой ответ даже не вызывает удивления. Потому что ты не просто в книжке прочитал, а на собственной шкуре почувствовал, что, да, действительно, время – величина в высшей степени относительная. Настолько относительная, что порой говорить о времени совершенно бессмысленно.

Поэтому решено было отправиться в путь немедленно.

Идти сквозь сельву оказалось не очень трудно. Деревья не стояли сплошной стеной, лианы не сплетались в непролазную сеть и даже гнус не донимал путников.

Шествие возглавлял Орсон, настоявший на том, что он, как специалист по сельве, должен идти первым. На вполне закономерный вопрос Камохина «почему?» биолог, не задумываясь, ответил, что им движет вовсе не тщеславие, а забота об общей безопасности. Когда же Брейгель спросил: «А, собственно, при чем тут тщеславие?» – Орсон лишь многозначительно прищурился, погрозил фламандцу пальцем и пошел вперед. В ответ на вопросительный взгляд Брейгеля Камохин жестом велел ему идти следом и присматривать за профессором. Сам же Камохин стал замыкающим.