— Во многих смыслах. Я предполагал увидеть ребенка замкнутого, или взвинченного, откровенно враждебного. Но когда привезли Ребекку и кто-то из сотрудников привел ее в мой кабинет, она выглядела необычайно рассудительной и уравновешенной для девочки десяти лет, да еще совсем недавно прошедшей через тяжелейший судебный процесс. Очень вежливая, внимательная, сдержанная. Я невольно подумал, что ее поведение само по себе неестественно: в свои десять она держалась как тридцатилетняя дама. Приходилось ежеминутно напоминать себе о том, что она сотворила… легче легкого было забыть о ее преступлении. Признаться, я подозревал, что она просто-напросто маленькая актриса и играет роль, чтобы произвести благоприятное впечатление. Я опасался, что позже, сменив амплуа, она станет худшим из нарушителей спокойствия в колонии — скрытным, злостным. Но со временем стало понятно, что я ошибался. Никто из сотрудников не мог сказать о ней ничего дурного, словно она была не малолетней убийцей, а малолетней святой. Много раз мне доводилось слышать, как кто-нибудь из моих работников в сердцах говорил: «Эх, если б все наши были такими, как Ребекка!»
— А как она ладила с другими детьми в колонии? — спросила я.
— На удивление прекрасно — причем с самого начала. Должен сказать, мы заранее подготовились к неприятностям. Издевательство над товарищами в колонии строжайшим образом наказывалось, но в реальной жизни, сами понимаете, от этого зла полностью не избавиться. Ребекка казалась самой подходящей мишенью — отчасти потому, что была единственной девочкой, но в основном потому, что была такой, какой была. Я верю, что в большинстве людей заложено добро, стоит только заглянуть в них поглубже, но чтобы разглядеть добро в некоторых из наших подопечных, надо было заглядывать очень и очень глубоко. Попадались среди моих ребят и форменные малолетние бандиты, до колонии практически неуправляемые. А Ребекка, как я уже сказал, могла бы быть старостой класса. И тем не менее она сразу вписалась в коллектив — хотя и не прикладывала к этому усилий. Попытайся она подражать развязности и уличному жаргону наших парней — выглядела бы белой вороной… но она под них не подлаживалась и не конфликтовала, просто оставалась сама собой, разговаривала со всеми и вела себя так, как делала это с самого начала. Она очень быстро нашла для себя место в повседневной жизни нашего учреждения. Нет, она не принимала на равных участия в беспорядках и потасовках, — впрочем, девочке это и не удалось бы, даже будь она отпетой хулиганкой. Однако ребята ее приняли — как любого из попавших в колонию. Она всегда держалась на расстоянии, но парией никогда не была.
«Странно, — подумала я, — что к жизни колонии она приспособилась гораздо лучше, чем к школьной. Казалось бы, ее положение в колонии — единственная девочка, да к тому же убийца, — должно было утвердить ее в собственном праве на одиночество».
— Выходит, Ребекке у вас жилось неплохо.
— Несомненно. За пять лет, что она провела в колонии, я помню один-единственный случай нарушения ею наших правил. Это драка с одним из мальчиков, которой, похоже, закончился пустячный спор в комнате отдыха. И как только парню удалось ее спровоцировать? Она всегда выглядела эталоном спокойствия и уравновешенности. Что касается занятий, то училась она хорошо, хотя выдающимися способностями и не отличалась, в этом плане она была старомодна и домоводством интересовалась больше всех остальных предметов. Идеальная будущая домохозяйка. Ее комната была самой опрятной… да и самой красивой. Приемный отец Ребекки постоянно присылал ей всякие безделушки, а мы не возражали против таких подарков.
— Он вроде бы навещал ее так часто, как только мог, — заметила я. — Должно быть, Ребекка с нетерпением ждала его приездов?
Том несколько секунд помолчал, а заговорил не слишком уверенно:
— Внешне все выглядело именно так. Она много рассказывала о нем — как близки они были и как она скучает по нему. Она казалась столь же преданной и своей приемной матери, упоминала о ней с очевидной печалью. Но я не уверен, что посещения отца действительно доставляли ей такое уж удовольствие… по-моему, ей больше нравилось ожидание его приезда, чем сам визит.
— Почему вы так решили? — с любопытством спросила я.