С таким выражением лица только подчиненных пропесочивать — я и чувствовала себя так, будто в самый обычный рабочий день меня вызвали на ковер к шефу. Кошмарное ощущение невесть откуда свалившегося несчастья обожгло желудок. А я-то думала, что всю неделю ловко скрываю свой страх.
— Уверен, это все твое расследование, — продолжал Карл. — В последнее время ты молчишь как рыба о своей книге, но я-то не забыл! Учти, Анни, до добра это не доведет. Я думаю, пора подвести черту. Просто забудь — и все. Начинай писать книгу с тем, что у тебя уже есть, поверь, тебе же будет лучше.
Страдальческие нотки в его голосе напугали меня сильнее, чем молчание в телефонной трубке. Я вспомнила демонстративно-заботливое отношение его матери при наших редких встречах; свекровь относилась ко мне как к вещи, которую сломали, затем починили, но без гарантии, что не произойдет очередной поломки. Страх сделал меня агрессивной, готовой к отпору. Все, что ему известно о самых тяжелых временах в моей жизни, Карл узнал от меня. Он понятия не имеет,
— Расследование тут
Моя категоричность привела к патовой ситуации, продолжать спор значило бы увязнуть в трясине бесконечных «А я говорю, я в порядке». — «А я говорю, ничего подобного!» Увидев по глазам Карла, что он тоже это понял, я ощутила его любовь, его беспомощность и заставила себя смягчить тон:
— Собственно, сбор материалов подходит к концу. Так что не волнуйся, Карл, прошу тебя.
Оставшаяся часть вечера прошла в атмосфере тихого взаимного неприятия. За ужином я вспомнила, что не сказала ему о намеченной на вторник поездке в Лондон для встречи с Дональдом Харгривзом. Разумеется, не могла сказать и сейчас, когда его настораживало все, что касалось Ребекки. Поеду в Лондон сразу после его отъезда на службу, решила я, и буду дома минимум за час до его возвращения. Вынужденная секретность не давала мне покоя. Мы сидели перед телевизором, и я воспринимала кадры, мелькающие на экране, как предзнаменования: дождевые потоки по ветровому стеклу машины, мертвенно-белая рука, торчащая из черной земли, грязно-желтая лента полицейского ограждения, трепещущая под сильным ветром.
Наше сомнительное перемирие длилось весь вечер и всю субботу. Я как могла старалась быть собой, но молчаливые телефонные звонки постоянно присутствовали в глубине моего сознания, и я невольно ждала третьего. Желание рассказать обо всем Петре усиливалось с каждой минутой; подруга была в курсе предыстории, а значит, могла связать звонки с прошлыми событиями и хоть что-то посоветовать. Но в субботу мне так и не выпал шанс уединиться, а звонить в присутствии Карла было рискованно — он мог услышать наш разговор.
Зато под вечер воскресенья Карл решил скосить траву. Как только в саду загудела газонокосилка, я бросилась в спальню, к телефону. В спальне гудение слышалось приглушенно, но отчетливо, и я была готова, быстренько извинившись, повесить трубку сразу же, как только Карл закончит косить. Я торопливо набрала номер мобильника Петры, молясь лишь о том, чтобы она была свободна.
Господь внял моим мольбам.
— Анна! Привет, рада тебя слышать! Я только что вернулась от родителей. Ну, рассказывай, как дела?
— Да так… — произнесла я неуверенно. — Что-то на душе неспокойно. По этой причине и звоню. Помнишь наш разговор о ветеринаре, о смерти соседского кота и прочем?
Ее мгновенную тревогу я ощутила даже по телефону.
— Что еще случилось? Говори!
Из сада по-прежнему доносился шмелиный гул газонокосилки. Только в этот момент я поняла, что не могу рассказать Петре о первом звонке, о дыхании в трубку и об ужасе, охватившем меня. Подруга, конечно же, возмутится, что я сразу не поделилась с ней… и, что еще хуже, с Карлом.
— Вчера вечером… был такой странный звонок, — промямлила я. — Трубку снял Карл. Никто не ответил — только гробовое молчание, а потом трубку бросили.
— И что? — через несколько секунд не выдержала Петра.
— И все. — Сообразив, что подруга разочарована, я столкнулась с неразрешимой проблемой — как заставить ее понять всю важность ситуации, не упомянув о первом звонке. — Карл решил, что кто-то просто ошибся номером, но я так не думаю. Он-то ничего не знает о мистере Уиллере и прочих… странностях. Короче, мне кажется, это ветеринар пытается запугать меня…
Когда Петра заговорила, я уловила леденящее эхо голоса Карла, настороженность, которую она пыталась — безуспешно — завуалировать доводами рассудка.