Паутина Фрейда

— Да, — коротко ответила она, а я вдруг почувствовал что-то сродни, наверное, ревности.

Какой момент откровенности. Неожиданно. Я думал, что она только выпытывать будет, а тут открывается сама. Может, никакой игры и нет? Обычный курортный роман.

Все-таки я не забыл, что она до сих пор замужем.

Глава 20. Дина

Это было по-другому. Совсем.

Тогда, у него дома, секс был без сомнения на высшем уровне, но был просто сексом. Хорошим, даже великолепным, но всего лишь сексом. Теперь к этому удовольствию как будто примешались чувства. И что самое отвратительное — у нас обоих.

Не все поддается контролю. Как ни старайся.

И я была искренней в каждом стоне, в каждом движении, в каждом поцелуе.

Возможно, если бы мы встретились в другое время и при других обстоятельствах…

Нет! Не стоит об этом думать. Жизнь не переиграть. Ничего не забывается, ничто не проходит бесследно. И мы слишком сильно запутались. Он меня опутал паутиной ненависти, я опутаю его паутиной любви. И какое чувство хуже?

Мы просто безумцы, запутавшие друг друга, но при этом запутавшиеся сами. Я хотела отступить. Прямо сейчас уйти, собрать чемодан и улететь. Только отступать я не умею.

Я лежу голая рядом с человеком, который мне еще недавно казался бесчувственной сволочью и рассказываю о своей жизни. А почему нет? Он и так все уже знает. Я дополняю детали. И он это понимает.

— Ты его любила? — спросил Ратомский, скорее всего, имея в виду Калинина.

Андрей Григорьевич бы даже не удивился, если бы я рассказала, что обсуждаю его, лежа в постели с другим мужчиной.

— По-своему, — ответила, подумав, но это было чистой правдой. — Одинаковой любви не бывает. Тут скорее была любовь-уважение. Да, он привлекательный мужчина, обаятельный, харизма так и прет, но я любила его не за внешность. Он профессионал, он самый настоящий чертов гений психологии. И тут, вероятнее, было что-то сродни тому, когда начинающие в какой-то области равняются на своего кумира. Не скажу, что это было фанатичное поклонение светлому образу Андрея Григорьевича, но чувства были.

И к Ратомскому у меня есть чувства, только я сама еще не разобралась, какие именно. Но все придет, когда я смогу подумать.

— Есть еще что-то, чего я не знаю о тебе?

Вот на этот вопрос я затруднялась ответить. Зависит от того, что он уже знает. А судя по всему, покопался он в моей биографии основательно.

— Получил выписку из моей медкарты?

— Нет, кажется, — ответил он, даже ни капли не стушевавшись.

Ну да, быть искренними просто. Он ничего не отрицал.

— У меня иммунологически обусловленное бесплодие.

Я сказала это вслух. Даже не ожидала. Он молчал, а потом, когда я уже и не ожидала услышать хоть слово, спросил:

— Это что? Из всей фразы я понял только слово «бесплодие».

— Это сбой иммунной системы. Даже собственная яйцеклетка может распознаваться как чужеродный объект, что уж говорить про сперматозоиды? То есть любую возможность оплодотворения организм станет отвергать, а если и получится, то выкидыш будет неизбежен.

— А ты хочешь детей?

— Наверное, каждая женщина их хочет, но я уже смирилась. Зачем идти против природы? Возможно, я бы была плохой матерью, возможно, не смогла бы родить, возможно… Да что угодно! Если природа против, то не стоит с ней спорить.

— Мне жаль, — это прозвучало так искренне, что я почувствовала, как в носу начинается щекотка.

Стоп, Дина, ты же не тряпка! Это давно принято, и я научилась с этим жить. Главное, чтобы он сейчас не заметил, как я отреагировала. Почти затолкав обратно подкатывающие слезы, я попросила:

— Теперь расскажи ты.

— Что тебе рассказать? Я же знаю, что ты уже в курсе всей моей жизни.

— Ярослав, пожалуйста.

Я приподнялась на локтях и посмотрела наконец-то ему в глаза. Он меня жалел — я прочитала это во взгляде. Ненавижу жалость! Желание уйти, чтобы больше не чувствовать это на себе, усилилось. Но я провела пальцами по его груди, остановив их все на той же отметине, когда он перехватил мою руку.

— Дина…

— Это мои психологические штучки, я просто хочу тебя узнать.