Паутина игры

Хевтар, наоборот, был оранжерейным растением, никогда не соприкасавшимся с миром Снаружи. Детство вундеркинда, надежно укрытого от всего мира. И вот, в четырнадцать он поступил в Каланию. Однако Джеремия не стал бы менять свое детство на судьбу

Хевтара. Да, правда, мальчик никогда не подвергался ломающим дух непрерывным насмешкам, и ему не пришлось терпеть побои от сверстников. Хевтар с младенчества жил в великом почитании. Пусть это и обеспечило ему безмятежно счастливую жизнь, но зато оставило социально незрелым. Джеремия сомневался, что легко уязвимый красавец гений выживет Снаружи. Тогда как Джеремия всегда знал, что сумеет за себя постоять.

Хевтар почти улыбнулся ему и тут же нахмурился. Далеко не в первый раз мальчик подавлял такие вот дружеские порывы. Теперь он отвернулся и занялся едой.

Джеремия мгновение постоял, задетый таким пренебрежением, затем опомнился и зашагал к двойным дверям общего зала. Открыв их, он увидел Снаружи свой эскорт — расположившиеся за круглым столом охранницы погрузились в Игру.

Капитан заморгала, потом с недоумением оглянулась на остальных.

— Он опять!

— Джеремия, зачем утомляться? — вмешалась одна из охранниц. — Позавтракайте. Развлекитесь.

С легкой улыбкой землянин прислонился к косяку. Статус акаси имел свои преимущества. Халь предоставляла ему все, чего бы он ни пожелал.

Все, кроме свободы.

— Директор Вьясы дала указание, что он может выходить, когда захочет, — сказала капитан охраннице, которая пыталась отговорить гостя. — Пойдешь ты, Эйза. У меня просто ноги отнимаются, когда я гляжу, что он выделывает.

Эйза, вздохнув, поднялась со скамьи и пошла за Джеремией назад, Внутрь, а затем по лабиринту коридоров, которые вывели их в парк. Там она, прищурившись, остановилась, словно надеялась, что он передумал.

Он широко улыбнулся ей и начал свою утреннюю пробежку.

* * *

Горный воздух был вкусным и бодрящим. Парк идеально подходил для пробежек. Начинался он с ухоженных садов, а затем превращался в чащобы девственного леса, скрывающие холодные сапфировые озера. Нестихающий ветер гнул вершины деревьев, превращая их в бегущие волны, придавая воздушность дикой красоте леса.

Хотя название этих деревьев лингвисты перевели, как «снежные ели», они, на взгляд Джеремии, совсем не напоминали земные аналоги. На этих высотах они достигали не более двадцати футов. Стволы их состояли из тонких белых жил, переплетенных между собой. Гроздья белых и бледно-зеленых плодов, скрепленные со стволом черенками, покачивались друг над другом, точно снежно-белые и полые внутри бильярдные шары. Бледно-зеленые иглы на стволах впивались в кожу, как пчелиные жала, и оставляли ранки, не заживающие неделями.

Тропинка, которую он облюбовал, вилась вдоль опушки. Бегать он начал три года назад, потому что среди далеких строителей выглядел слишком уж жалко. Растолстевший, совсем не в форме, он еле выдерживал до конца смены. А теперь ему просто нравился такой тренинг. Конечно, он предпочел бы бегать в компании, но пока еще не удалось убедить ни единого коубейца, что это отличное упражнение.

Если бы он оказался во Вьясе по своей воле, то чувствовал бы себя замечательно. Та Игра, которая велась в Калании, увлекла его не только как тема для исследования — она ему просто нравилась. Калани превратили ее в искусство, и Снаружи он ни с чем подобным не сталкивался. В Игре Сейвина чувствовалась мудрость мастера, который потратил десятилетия, чтобы полностью подчинить «фигуры». Стиль Ньева отражал его оптимистический взгляд на жизнь. Хевтар играл с наивностью, иногда приводившей к ошибкам, иногда дававшей изумительные результаты.

Однако никто из них не выдерживал сравнения с поразительным талантом Кева. На протяжении одной партии трехуровневик изложил все подробности выхода из строя маяка, по которому ориентировались ветролеты в горах (энергией его снабжала Вьясо-Тенская плотина). А ведь Джеремия знал, что Кев и Халь обсуждали аварию только с помощью Игры, не обменявшись по ее поводу ни единым словом. Притом успех Кева в Игре отнюдь не исчерпывался его способностью обрабатывать огромное количество информации. С блеском и изяществом он манипулировал абстрактными схемами перемен в политическом влиянии среди Двенадцати Цитаделей, направляя течения власти на планете в сторону Вьясы и Халь.

Халь часто владела мыслями Джеремии. Никогда он не встречал подобной женщины. И не мог вообразить, чтобы на Земле особа столь высокого положения снизошла бы до него. А если и так, то он одеревенел бы от смущения. Но его застенчивость нравилась Халь. Ведь это чисто коубейская черта, и во всех Двенадцати Цитаделях в мужчине она почиталась за достоинство.