Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона

— Не будете ли вы так любезны, миледи, дать Феррери кошелек с моего письменного стола? — сказала она голосом, который, казалось, выходил из самых недр груди. — Благодарю вас, Феррери, за вашу старательность на службе королю. Теперь отдохните и вернитесь завтра утром в Персано. Скажите его величеству, что я благодарю его за внимание и желаю удачной охоты.

Она милостиво кивнула ему, но, когда Феррери вышел из комнаты, она все еще продолжала кивать в ту строну, где он стоял, — с той же улыбкой, улыбкой прирожденной королевы…

Вдруг ее руки отцепились от стола, она со страшным криком упала на него и отчаянно забилась лбом о дерево.

Долго лежала она так, испуская глухие стоны, которые всеми силами старалась подавить. Эти стоны разрывали сердце Эммы; обвив руками королеву, она склонилась к ней, называя ее именем, которое дали ей на родине близкие:

— Шарлотта! Шарлотта! Лоттхен!

Мария-Каролина подняла голову, как бы прислушиваясь к далекому голосу.

— Тонерль?  [13]— пробормотала она, вдруг заговорив по-немецки. — Моя Тонерль! Моя милая Тонерль! Она умерла, ее убили… безжалостно, позорно убили!

Она схватилась за нож и высоко взмахнула им, как бы собираясь всадить себе в грудь. Эмма ухватила ее за руку. Началась безмолвная борьба. Вдруг рука Эммы скользнула вниз, нож опустился, разрезал платье Эммы и упал на пол. И словно силы Марии-Каролины были исчерпаны в этом движении — она без чувств рухнула на пол.

Эмма отнесла ее на диван, кинулась в прихожую, приказала позвать доктора Чирилло. Затем вернулась обратно к королеве, заперев дверь от любопытных взоров. Только теперь она заметила, что ранена: по груди тянулся длинный окровавленный надрез. Эмма кое-как перевязала рану, застегнула платье и пошла навстречу пришедшему Чирилло.

Этот доктор лечил королеву уже много лет, знал природу ее болезни и обращался с ней как строгий врач, не считаясь с ее саном. Он привел ее в чувство, перенес с помощью Эммы на постель и предписал долгий, спокойный сон. Когда же в ответ она с горькой улыбкой только покачала головой, он дал ей морфия.

Чирилло хотел дежурить возле королевы всю ночь, но она воспротивилась этому — ее беспокоило это холодное, бесстрастное лицо, и она заявила, что только одна Эмма должна остаться при ней. Она упорно стояла на своем и грозила встать, если врач не уйдет; в конце концов ему пришлось повиноваться.

Эмма должна была запереть все двери. Повсюду мерещились Марии-Каролине бледные, грозные лица, малейший шорох пугал ее. Несмотря на морфий, сон не являлся; королева беспокойно металась на подушках, впадала в полусон, в котором как видение появлялась отрубленная голова Марии-Антуанетты, а бедная больная сейчас же просыпалась со страшным криком.

Наконец Эмма уступила мольбам Марии-Каролины, легла к ней в кровать и обняла ее. Тогда королева стала спокойнее, закрыла глаза и наконец уснула.

Долго не спалось Эмме. Она прислушивалась к дыханию спящей и думала о таинственных путях жизни.

Из лондонских улиц вышла матросская проститутка, и сейчас она находится здесь, чтобы королева могла спать спокойно…

Наконец заснула и Эмма. Проснулась она утром от легкой боли в груди и, открыв глаза, увидела, что Мария-Каролина, привстав с постели, склонилась к ее ране. Эмма покраснела и хотела прикрыться, но Мария-Каролина остановила ее.

— Вспоминаю! — сказала она медленно, с неподвижным лицом. — Ты боролась со мной из-за ножа! Тогда я пролила твою кровь. Дай мне посмотреть на рану, чтобы я могла вспомнить о ней, когда захочу быть неблагодарной к тебе. Короли быстро забывают. Хорошо, если у них есть что-нибудь, способное напомнить им… Клянусь головой убиенной, с тобой я буду не королевой, а только человеком и, как теперь целую твое тело, так готова служить тебе всячески и всегда, когда ты этого потребуешь! — Она наклонилась и прижалась к ране странно холодными губами. — Но эта кровь сделала тебя моим солдатом. Пусть знают убийцы, что и женщины могут владеть мечом, если короли отступают в ужасе. Вставай, солдат, справедливость ждет!

«Уж не помутился ли ее рассудок от ужасов этой ночи?» — подумала Эмма.

Между тем королева стояла посередине комнаты, подняв руку, словно для торжественной клятвы. На бледном лице жутко сверкали глаза, страшная улыбка обнажила заостренные зубы.

В тот же день Мария-Каролина приказала Актону созвать чрезвычайный состав суда, в который входили князь Кастельчикала, маркиз Ванни, прокурор Гвидобальди. Целая армия сыщиков, доносчиков выслеживала тех, кто называл себя «патриотами» и участвовал в тайных сообществах, чтобы ввести также и в Неаполе объявленные в Париже права человека.

Когда Эмма впервые увидела фанатичное лицо маркиза Ванни, ее объял ужас, и она со страхом подумала: окажется ли меч королевы в руках этого человека мечом справедливости?

X

В конце декабря пришло письмо от Нельсона. Сэр Уильям попросил Эмму прочесть его вслух.