Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона

По-видимому, Чирилло был прав, когда приписывал лихорадочную деятельность Марии-Каролины после получения известий о смерти Марии-Антуанетты проявлению истерии. Он тогда же предсказывал, что при изменении обстоятельств королева впадет в самую черную, бездеятельную меланхолию. Так оно и случилось. После печальных известий о «подвигах» Мака Мария-Каролина заперлась в спальне и не желала никого видеть. Если к ней приходили с какими-нибудь известиями, она слегка приотворяла дверь, но сейчас же захлопывала ее, словно боясь нападения. Целыми ночами напролет она писала письма к дочери, императрице; в этих письмах, написанных для конспирации лимонным соком, она жаловалась на судьбу своих детей, кляла обстоятельства и людей — словом, эти послания были наполнены самими дикими, беспорядочными, никому не нужными фразами. Написав такое письмо, она принимала морфий, впадала в сон, от которого пробуждалась не отдохнувшей, не успокоенной, — пробуждалась, чтобы опять сызнова начать свое никчемное времяпрепровождение.

Она не хотела понять, что эти бесконечные жалобы и мольбы только отвращают от нее императора, что политика большого государства не может направляться в зависимости от личных симпатий или семейных соображений ее главы. Эмма, сумевшая все-таки проникнуть к королеве, тщетно старалась втолковать ей это, но Мария-Каролина упорно стояла на том, что прийти на помощь дочери Марии-Терезии — первейшая обязанность императора.

Когда же Эмма стала говорить королеве о планах на будущее, она не пожелала ничего слушать. Пусть Эмма идет к королю, ведь теперь он взял государственный руль в свои руки. Со времени возвращения из Рима Фердинанд обращался к супруге только тогда, когда этого никак нельзя было избежать. Да и эти редкие посещения объявлялись официально, им предшествовали скороходы, курьеры, свита… Нет, она устала и не шевельнет даже пальцем более; она — просто несчастная женщина, королева, которой от прежнего великолепия не осталось ничего, кроме надежд на скорую смерть.

XXIII

В прихожей у короля Эмма застала толпу офицеров, чиновников. Дежурный адъютант предупредительно вызвался доложить о ней, но, когда он вернулся обратно, оказалось, что король не принимает: он занят важным совещанием с кардиналом Руффо и просит изложить суть ее просьбы письменно.

Руффо! Не он ли был основой жалоб Марии-Каролины? Неужели враги Англии держали короля настолько крепко в своих руках, что без их разрешения никто не мог получить доступ к нему?

Этот кардинал был главой англофобов. Изгнанный за темные махинации из Рима Папой Пием VI, он вернулся обратно на родину, в Неаполь, и здесь пустил в ход все свои крупные родственные связи, чтобы добиться комической должности — управляющего Сан-Леучо, должности директора заведения тайных шалостей короля! С тех пор он стал одним из интимнейших друзей Фердинанда, старался как можно более отдалить его от королевы, изолировать от английского влияния, свергнуть Актона и стать на его место. Он был холодным карьеристом, как и сэр Уильям, продвигался вперед с большой осторожностью, окольными путями, тая коварство за добродушной улыбкой филантропа.

Очевидно, теперь он нашел удобный момент, чтобы привести в исполнение планы и окончательно прибрать к рукам Фердинанда. Значит, нельзя было откладывать решение вопроса. Тут был дорог каждый момент, надо было все сделать, чтобы парализовать влияние Руффо. Только вот как попасть к королю?

В голове Эммы блеснула мысль. Она потребовала перо и чернила, сказав, что согласно приказанию короля письменно изложит ему свои желания, и написала следующее:

«Государь! Говорят, что Вас держат под арестом в Ваших комнатах. Дайте мне возможность лично повидаться с Вами, чтобы я могла убедиться, верен ли этот слух. Если через четверть часа я все еще не буду допущена к вам, тогда сочту Ваш арест доказанным. Вследствие этого лорд Нельсон при двинет флот в боевой готовности к замку и городу и направит десант для освобождения Вашего величества.

Эмма Гамильтон»

Она сложила письмо и скрепила его брелоком-печатью.

— Слушайте, полковник, что я вам скажу! — сказала она серьезным, почти угрожающим тоном адъютанту, передавая ему записку. — В моем лице с вами говорит Англия. Эта записка должна быть немедленно вручена королю лично. Если вы этого не сделаете, пусть последствия падут на вашу голову. Торопитесь, пока не поздно!

Офицер взял записку с явной неохотой, ушел с нею, но сейчас же вернулся обратно и попросил Эмму войти.