Пауза

Аргентерия – не только город серебра, это город камня и металла, которые добывают в горах чуть севернее, город шпилей и каминных труб, город огней и кованых мостов. Георг заметил, что я совершенно неаристократично верчу головой по сторонам, поравнялся со мной и рассказал, что заинтересовавшие меня башенки – для наблюдения за фейерверками, которые в лучшие времена герцог устраивал в конце каждого месяца. Было время, когда полис работал, как один отлично налаженный и хорошо смазанный дварфийский механизм, из которого теперь под свист пара вылетали последние закрепленные шестеренки. Вековой уклад пошел прахом, и взрыв был только вопросом времени.

Вообще изо всех сопровождающих Ги держался со мной наиболее тепло, настороженность, конечно, не пропала совсем, однако, теперь ее здорово разбавляло любопытство.

– Часто бывали тут раньше, виконт Левьер? – поинтересовалась я.

– Приходилось по семейным делам. А вы, как я понимаю, впервые? Да, неудачное время для экскурсий, увы. При более приятных обстоятельствах я бы с удовольствием показал вам город.

– Не всегда получается выбирать обстоятельства. Зачастую, они сильнее нас.

– Вы о поездке? – чуть вздернул бровь Ги, понижая голос. – Или о вашем… недопонимании с виконтом Селеретто? Ничего, что я напрямую спрашиваю?

О как. В лоб без намека на реверансы. Этот парень мне определенно нравится.

– Ваш капитан сам не знает, чего хочет. В этом на мой личный взгляд его основная проблема. Хочет он быть сыном своего отца? Каким-то там наследником чего-то? Мужем графини Шатт? Королевским защитником? Или же это все его тяготит? Спросите его как-нибудь во время совместного ужина, виконт, может, вам он ответит.

– А вам?

– А мне он вчера губу разбил, причем, на глазах шестерых гвардейцев, и сделал это с откровенным удовольствием. Это все, что нужно знать, о его отношении ко мне.

Виконт Левьер бросил на меня короткий острый взгляд искоса.

– Считаете, вы это заслужили? Если объективно?

Я посмотрела на удушливо низкое небо, на реку, несущую куда-то свои свинцовые волны, и почему-то захотела быть честной.

– Вероятно, да, заслужила, впрочем, это не сильно меня волнует.

Он промолчал, поэтому пришлось продолжать снова мне.

– Не считайте меня чудовищем, виконт, я просто старше вас. А крайний год дался мне весьма нелегко. Некоторые события не проходят бесследно, понимаете. Сейчас вопросы, кто кого больше обидел в прошлом, кажутся мне достойными подростков.

– Считаете Леонарда подростком? – чуть помедлив, уточнил Ги.

– В чем-то все мужчины – дети, – пожала я плечами, – не в обиду, так считают все женщины. А желаете убедиться в этом самостоятельно, попробуйте убедить своего друга собрать вещи и после обеда вернуться домой. В Дайсар. И послушайте, что именно он вам ответит.

Георг одарил меня очень внимательным взглядом, но ответить ничего не успел: мы вывернули на более широкую улицу, на которой своего товарища догнал Клод. Так что беседа увяла сама собой.

На площади, называющейся отчего-то Площадь Тишины, мы полюбовались помещением местной тюрьмы очень необычного для этих мест вида: длинное четырехэтажное здание выстроено из темно-красного кирпича, а окна – прямоугольные и забраны почерневшими от времени решетками. Табличка на стене кроме названия «Тишинская тюрьма» содержала только дату постройки: 723 п. и. – «После Империи», датировка принятая в Ойкумене. Не дварфийская постройка, но и не местный архитектор – вон, никаких украшений или барельефов. Перед зданием на самой площади рабочие споро готовили виселицу, за этим из прочной железной клетки наблюдало мрачное существо в драном балахоне, похоже, гоблин. Оливковая кожа, спрятанное под грязным капюшоном лицо, он сидел в углу, не шевелясь. Кажется, у него предстояло с возводимым шедевром инженерной мысли близкое свидание. На клетке висела криво прикрепленная табличка «Убийца».

Добро пожаловать в веселый город – Серебряную Аргентерию.

И вот тут снова случилось оно. То, чего не происходило со мной пару месяцев.

Сладкое до головокружения, давящее до боли, драгоценное, долгожданное ощущение неправильности… Понять бы еще, из-за чего это оно?

А в паре кварталов от Тишины мы наткнулись и на первую труповозку. Серая лошадь тащила небольшую низкую деревянную тележку, поскрипывающую всеми осями. Рядом шел пожилой мужчина в светло-оранжевом балахоне жреца Маахве Милосердной и вел конягу в поводу. У него была бледная кожа и синяки под покрасневшими глазами. Или он потерял кого-то близкого, или несколько дней не спал. Тела были укрыты рогожей, но и так было понятно, что их там не меньше десятка. Позади с тележки свесилась, выглядывая из-под покрывала, длинная когда-то каштановая коса с вплетенной в нее ярко синей лентой, сейчас мертвячьи грязной. Вид ее вызвал у меня внезапный приступ жалости.

Тридцать заболевших, говорил Сквоззи? Это ж как быстро-то она распространяется…

– Неприятное место, – подал голос Георг, провожая повозку взглядом.