Паузы

В подтрибунных снова проходят мимо девочек Морозовой, мимо всего штаба. И Орлова уверена, что Ирина Алексеевна улыбается, глядя на нее. Хорошо улыбается. Так, будто рада победе конкурентки.

****

В день произвольной все с самого утра не так. То ли Лиза и правда отравилась, то ли так сильно стрессует, но она безостановочно жалуется на тошноту и головокружение. Что хуже, ее и правда тошнит. Лена видит, что спортсменке ужасно плохо. Они пользуются всем доступными благами современной медицины, чтобы как-то купировать приступы рвоты и головокружение. Лучше становится с переменным успехом. А к выходу, кажется, что тошнит уже больше тренера, чем несчастную бедную Лизу, собравшую все, что в ней было в кулак, чтобы держаться эти четыре минуты на льду.

Эта девочка – чемпионка. Никто, кроме врача, маячащего за спиной Орловой, и самой тренера не видит, каких сил фигуристке стоит этот прокат. Но она держится. Без бонусов, но и без откровенного брака. Сразу за бортиком девочка наклоняется и по спазмам видно, что ее опять тошнит. Просто тошнить уже нечем. Медленно до Кисс-энд-Край, смотреть оценки и вымученно радоваться, потому что на настоящую радость сил – нет. Медленно до раздевалки. Там врач сразу же колет в вену капельницу с физраствором, уложив девушку на скамейку, и предупреждает Лену, что в ближайшие 30 минут той разумнее выпить кофе, чем испуганно кружить возле Лизы.

Ленка стоит, спрятавшись в углу, сбоку от кофейного автомата, кофе из которого ей совершенно не нужен. Откинувшись спиной на стену и закрыв глаза, размышляет, стоило ли тащиться бог знает куда ради призрачной возможности откатать этап с девицами нежной королевы. Ну, откатали. Выблевали всю душу и нервы.

Орлова поднимет тяжелые от усталости веки и буквально утыкается взглядом в ворот дорогого кашемирового пальто, а точнее в светлую густую прядь, которая лежит на нем. Поднимает взгляд выше. Ее Ира стоит почти вплотную. “Красивая!”,– констатация и всплеск очарованности. Взгляд сам собой ласкает тонкие черты знакомые с детства. Даже думать о возрасте, глядя на эту вечную женственность, кощунство.

– Вы третьи, сразу за нашими, – улыбается Ирина, – Орлова, ты вырастила чемпионку. Я тобой горжусь!

Морозова оттягивает безвольное тело брюнетки от стены и заключает в объятия. Лена тут же прижимается, утыкается лицом в пальто и теряется в давно забытых эмоциях. Ребенок в ней льнет к так надолго потерянному теплу. Пальцы вцепляются в отвороты дорогой одежды, к которой ее притянули знакомые руки. Дыхание становится коротким.

– Валим отсюда, пока не засекли, – шепчет Ира ей в самое ухо.

Ленка мотает головой. У нее Лиза, которую надо доставить в номер и убедиться, что с той все в полном порядке.

– Тогда в 10 в ресторане твоего отеля, – негромко назначает встречу снежная королева.

Объятия размыкаются. Они расходятся по своим делам.

****

А в мире и правда кое-что неизменно. Ира такая же тактильная, как и 10 лет назад. Все то время, что они сидят за столиком пальцы блондинки почти все время очерчивают ладонь брюнетки. Лена всегда любила эти прикосновения, получая от них, больше важного для понимания себя и их отношений, чем от любых слов и любых действий. Они встретились. Они рядом. И ладонь снова очерчивается уверенными и легкими движениями той, которая умеет быть твоим миром.

«– Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!

Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам:

– Свободен! Свободен! Он ждет тебя!

Горы превратили голос мастера в гром, и этот же гром их разрушил. Проклятые скалистые стены упали. Осталась только площадка с каменным креслом. Над черной бездной, в которую ушли стены, загорелся необъятный город с царствующими над ним сверкающими идолами над пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом. Прямо к этому саду протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога, и первым по ней кинулся бежать остроухий пес. Человек в белом плаще с кровавым подбоем поднялся с кресла и что-то прокричал хриплым, сорванным голосом. Нельзя было разобрать, плачет ли он или смеется, и что он кричит. Видно было только, что вслед за своим верным стражем по лунной дороге стремительно побежал и он.»