Павел Чжан и прочие речные твари

В конце марта он выбрался посмотреть достопримечательности. День выдался ясный, над городом растянулось раскаленно-голубое небо, какое бывает в февральские морозы над Москвой. Ли Гоцзюнь взял на себя обязанности гида и, как Павел подозревал, сделал это не из любви к коллеге, а из нежелания проводить воскресенье дома, в компании жены и троих детей.

Находившись до гудящих ног, они пошли в парк Юйюаньтань. Что место для отдыха они выбрали неудачное, Павел понял сразу: цвела вишня и в парк стекались люди со всего Пекина. У деревьев толпились желающие сфотографироваться, они снимали гроздья цветов снизу, сбоку, сверху, крупным планом, себя на их фоне. Играли музыканты, галдели дети, торговцы продавали еду и сувениры, гуляли девушки в ханьфу[28]. Куда ни пойди, везде были озёра.

Павел и Ли Гоцзюнь нашли у берега свободный плоский, как лавка, камень и сели, сняли маски. Павел никак не мог расслабиться, всё поглядывал на воду, высматривал в ней что-то, может, движение, может, мягкое колыхание волос на глубине. За озером и рядком деревьев виднелась телебашня, похожая на гигантскую иглу с насаженной на нее синей бусиной.

– На бензиновые машины с мопедами налоги задрали, даже алюминиевые заводы позакрывали, подальше перенесли, а смог остался, – сказал Ли Гоцзюнь. – Поставили вентиляторы на высотки в Чаояне, те вроде разгоняют что-то, но отойдешь на три квартала – и опять вот эта муть. Хотя, – он глянул на небо, – на этой неделе небо чистое. Наверняка что-то распыляют в воздухе. В Москве как? Так же?

– Ну, смога нет, небо чистое, а запах чувствуется. Не как здесь, у нас он горький, как от таблеток, что ли.

– Вот же душегубка! Тоже что-то распыляют, – обреченно кивнул Ли Гоцзюнь. – Правильно отец говорил, жить в большом городе – только здоровье тратить. А потом дети с семью руками.

– Что? – Павел отвлекся на шевеление в воде.

– Дети с семью руками, говорю.

– А ты их видел?

– Сестрица жены видала. У них в городе такой родился – страх. А цены за жилье конские, дай бог внуки кредит погасят.

Ли Гоцзюнь цыкнул. Пошуршав в бумажном свертке, вытащил два шашлычка на бамбуковых палочках, один протянул Павлу. Павел отказался, есть не хотелось, но Гоцзюнь не отставал.

– Ешь давай. – Он потряс шашлычком перед носом Павла. – Худой вон, как цыплячья шея, смотреть страшно. Как я прямо, но у меня-то всё от нервов, а ты просто не жрешь. – Он на миг задумался. – А знаешь что? Приходи к нам в гости, вот уж Люй Сюин тебя точно накормит, не отвертишься.

О своем приглашении Ли Гоцзюнь не забыл, и на следующей неделе Павел оказался у него в гостях на окраине Пекина. Квартира была побольше, чем у Павла, простая, с крашеными белыми стенами. В гостиной ждал низкий стол с маринованными утиными лапами, битыми огурцами[29], фруктами и пивом. На большом экране на стене шла мыльная опера, героиня красиво страдала под дождем у пруда. Хозяйка, круглолицая маленькая Люй Сюин, вышла с кухни, вытирая руки о фартук. За ней на детских машинках выкатились близнецы и принялись бибикать, перекрывая половину слов. Их отвлекла и выманила прочь старшая дочь Ли Гоцзюня, очень серьезная девица лет семнадцати.

На кухне зашипело, дым, смешанный с сытным пряным запахом мяса, повалил коромыслом. В ожидании еды Ли Гоцзюнь усадил Павла на диван и предложил закуски. Затем принес скатерть, они с Павлом накрыли и вытащили в центр комнаты круглый стол побольше. Сверху постелили вторую скатерть, уже одноразовую, из розовой пластиковой пленки. Когда вытяжка сдалась и дым перестал выветриваться совсем, Люй Сюин и старшая дочь вынесли миски с едой. Особенно удалась свинина: кислая и одновременно такой едкой остроты, что даже привычный к китайской кухне Павел слегка вспотел, – Люй Сюин была родом из провинции Хунань и не жалела перца. Но отказываться было неприлично, и Павел ел, чувствуя, как полыхает рот и пищевод. Ли Гоцзюнь занимал его беседой, поил сладкой настойкой своего изготовления; вернулись близнецы и, галдя, принялись ездить на машинках вокруг стола. Выпивший и раздобревший Ли Гоцзюнь сажал их на колени и целовал каждого в лоб, а близнецы угрями выползали из его объятий обратно на пол, с хохотом скрывались под столом, снова грохотали машинками, давили Павлу пальцы на ногах. На кухне шкварчало масло, девица в сериале выходила замуж и снова плакала, хозяйка выносила блюдо за блюдом, Павел все время вскакивал, порываясь помочь, его усаживали и потчевали дальше, а старшая дочь Ли Гоцзюня сидела напротив и не сводила с Павла глаз.

Это было приятно, непривычно и как-то даже неудобно. Столько внимания – и всё ему, Павлу? Он чувствовал себя ужасным вруном, ведь ни Ли Гоцзюнь, ни его жена не знали, что кормят – убийцу.