Еще смешнее выглядит обвинение следователей 1956 года к следователям 1938 года в том, что "показания (Дыбенко — В.Ш.) представляют собой общие утверждения, неподкрепленные никакими фактами и никакими объективными данными". Это откровенная ложь! Именно в 1938 году П.Е. Дыбенко давал самые конкретные показания о своих конкретных встречах и конкретных переговорах с конкретными людьми, называл конкретные места этих встреч и переговоров, указывал конкретные даты. А вот именно в 1956 году все сделанные выводы, как раз и представляют собой самые, что ни на есть "общие утверждения, неподкрепленные никакими фактами и никакими объективными данными". Впрочем, поставленную перед ними в 1956 году задачу военные юристы выполнили и Павла Ефимовича Дыбенко к 40-летию Великой Октябрьской революции реабилитировали.
С момента реабилитации и до конца Советской власти образ Дыбенко в нашей стране неразрывно отождествляли с Великой Октябрьской Социалистической революцией. Здесь, как мы понимаем, не было особой натяжки, ибо Павел Ефимович с другими матросами-балтийцами действительно во многом обеспечил вооруженный захват власти большевиками. Другое дело, что в 1917 году сам он, несмотря на наркомовский портфель, по-прежнему, оставался для большевиков чужаком. В то время именно Дыбенко являлся самым ярким выразителем взглядов матросской массы, а она, чем дальше, тем все больше не находила понимания в большевистском руководстве. Впрочем, с помощью Коллонтай, Павел Ефимович вовремя сориентировался. Он быстро не только полностью порвал с дружками-матросами, но вскоре и лично руководил их расстрелами. Однако все равно к бывшему матросу у властей отношение было прохладное. Поэтому, несмотря на все свои потуги, Дыбенко был низведен до уровня обычного регионального военачальника. Обиженный на такую неблагодарность, Павел Ефимович в последние годы своей жизни начал строчить мемуары за мемуарами, напоминая, таким образом, властям и общественности о своей особе, о своих исключительных заслугах перед революцией. Судя по всему, Павел Ефимович работал уже и на перспективу, стремясь обеспечить себе славу главного героя Октября для будущих поколений. Обратим внимание, что все мемуары Дыбенко описывают исключительно события 1917 года: "В недрах царского флота", "Мятежники", "Октябрь на Балтике", "Из недр царского флота к Великому Октябрю", "Революционные балтийцы" и т. д. Если он и упоминает о некоторых последующих событиях в своей бурной биографии, то только очень коротко и как бы мимоходом. Почему? Да потому, что больше писать Дыбенко было в принципе нечего. При этом, зная усидчивость и литературный талант автора, можно с уверенностью сказать, что он в лучшем случае лишь надиктовывал свои революционные мемуары, ну, а писали за него безвестные "литературные негры".
Наиболее важным свойством натуры П.Е. Дыбенко было абсолютно циничное неприятие каких-либо моральных обязательств, а отсюда и постоянная готовность к предательству. Он, не задумываясь, одинаково легко предавал, как идеи, так и людей. Дыбенко, в принципе, было все равно, предавать ли левых эсеров, анархистов, максималистов или большевиков. Будем честны — Дыбенко нарушил воинскую присягу, которую давал в свое время царю. Затем предал Временное правительство, в верности которому так же клялся. После этого, когда пришло время, предал и своих братишек-матросов, которые выбрали его главой Центробалта. Легко предал батьку Махно, у которого был «посаженным отцом» на свадьбе. Не моргнув глазом, убивал крестьян Тамбовщины и матросов Кронштадта. Уже в 1937 году, не дрогнув, подписал смертный приговор своим боевым друзьям: Тухачевскому, Якиру и Примакову. В конце концов, предал, оговорив во время следствия, свою жену Коллонтай, которая несколько раз спасала его от расстрела и прочих напастей.
Анализ деятельности Дыбенко, как военачальника, показывает, что за все время Гражданской войны, да и после нее, он ничем выдающимся себя не проявил. Никаких побед на фронтах в борьбе с достойным противником (а не с крестьянскими и дехканскими повстанческими отрядами) он никогда не одерживал, а вот поражений имел немало. Отметим, что и как военный теоретик Павел Ефимович так же никакой памяти не оставил.