Павел Филонов: реальность и мифы

Серьезно надлежит подойти и к ознакомлению с ней, ибо анализ отзывов рабочей среды и того отклика, какой она дает на ряд такого рода выставок, должны повлечь за собою пересмотр не только деклараций, не только устремлений художественных объединений, но и выяснение вопроса о том, в какой мере являются все эти художественные объединения нужными для рабочего класса, в какой мере способны они стать выразителями того мировосприятия и миропонимания, которые несет с собой пролетариат — строитель социалистического общества.

Основные моменты в развитии советской живописи ^[925]

Истекший год начался для живописи (станковой прежде всего) большим оживлением. Государственные заказы Совнаркома и Реввоенсовета, усиление покупательной способности индивидуальных потребителей картины в связи с известным ростом «культурных» потребностей групп новых буржуа и меценатов — все это, казалось, возвращало станковой живописи прежнее значение и прежний рынок. Одновременно с этим происходило возрастание обратных тенденций. Пролетариат культурно также рос и требовал себе искусства, но он требовал, с одной стороны, массовых форм, с другой — совершенно конкретного обслуживания потребностей в художественной организации центров коллективного быта и монументальных форм, рассчитанных на коллективное использование. Отсюда — требование фрески. <…>

Из этого, конечно, не следует, что станковое искусство умерло, наоборот, оно стремится к завоеванию рабочей аудитории и потребителя. <…>

На фронте живописи, как и везде, развертывается борьба за «влияние» на попутчиков — представителей прогрессивных слоев мелкой буржуазии, интеллигенции и крестьянства. Носители более реакционных тенденций в живописи <…> с максимальной энергией давят на этих попутчиков с целью оторвать их от пролетариата, изменить путь их развития. <…> В этом отношении картину полного засилья консерваторов показали выставки художественных школ. <…> Классовая враждебность <…> методов воспитания молодых художников, как всегда, прикрывается пиететом к старому искусству, провозглашаемому образцом, которому рабски должен следовать художник. <…> Характеристика советской живописи была бы неполной, если не упомянуть еще одну группу. Мы имеем в виду, с одной стороны, вполне оформленную «школу» Филонова в Ленинграде и с другой — соответствующие ей тенденции в ряде московских и провинциальных объединений. В своих декларативных выступлениях «филоновцы» утверждают, что в настоящее время в советском изо-искусстве господствует реакция, спекуляция, «свистопляска» и только одни «филоновцы» близки пролетариату со своим «аналитическим» искусством. «Мастера аналитического искусства (школа Филонова) в своих картинах, рисунках и скульптуре действуют содержанием, еще не вводившимся в оборот в области мирового искусства, например, явления и процессы органического и неорганического мира, биологические, физиологические и т. п. Процессы и явления в человеке» и т. д. от био-космических величин и до атома, причем «воспринимают объективные явления и процессы исключительно в их внутренней значимости» — читаем мы в декларации «филоновцев».

Однако в характеристике своих приемов, как «еще не вводившихся в оборот в области мирового искусства» — филоновцы преувеличивают. Сходные черты мы могли бы указать в экспрессионизме и в сменивших его пессимистических и мистических течениях мелкобуржуазного искусства Запада. Материал экспрессионистического творчества — «элементы содержания космоса», которые ощущаются индивидуумом. В первую очередь, «коренные человеческие чувства: ненависть, любовь, страх и т. д.». Мы могли бы также указать на «космическое искусство», также в ряде моментов близкое филоновцам. «Аналитический метод» филоновцев сводится к метафизическому субъективизму, проистекающему из ощущений и «переживаний» художника, творящего новую реальность, где хаотически перемешаны черепа, дома, щупальцы спрута и вообще все, что может придумать больное воображение художника (примеров было сколько угодно на выставке в Московско-Нарвском доме культуры в Ленинграде). Получается в итоге вселенский мистический хаос, не имеющий никакого названия, который сами филоновцы объясняют и оправдывают исключительно «внутренними ощущениями» художника. Этот мистический субъективизм, пытающийся выступать под флагом объективных «космических», «биологических» и «физиологических» качеств человека, под видом абсолютно закономерных приемов «аналитического искусства», — на деле является лишь одним из крайних выражений мироощущения упадочнических слоев мелкой буржуазии и интеллигенции. Сходные мотивы можно было бы отметить в творчестве ряда художников ОСТа (Тышлер, в известной мере Лучишкин). Моменты упадничества, выражающиеся в крайнем пессимизме и индивидуализме, переходящие в мистику и символику, наличествуют в той или иной степени и в ряде других объединений («Цех живописцев» ^[926]и т. п.)…