Павел I

— Ничего подобного, государь. Я слышал только грохот цепей при спускании мостика и, кроме того, с крыши замка и в водосточной трубе обрушился подтаявший лед капели с обычным в таком случае шумом. Лунный свет и движение тумана обманывают зрение ваше, а воспаленные зловредными испарениями жидкости вашего организма способствуют появлению фантастических образов в воображении вашего величества.

Император не отвечал ни слова. Они ехали несколько времени молча. Император все внимательно вглядывался в левую сторону. Он видел странного спутника так явственно, что мог рассмотреть каждую складку его плаща. Из-под шляпы видения сверкнул на него невыразимо блестящий взгляд.

— Ах, — сказал император Муханову, — я не могу передать что я чувствую!

Император дрожал, но не от страха, а от холода. Какое-то странное чувство постепенно охватывало его и проникало в сердце. Кровь застывала в его жилах. Вдруг глухой, строгий и скорбный, но хорошо знакомый государю голос раздался из-под плаща, закрывающего рот видения, и назвал его по имени.

— Павел!

— Это ты опять? — отвечал император. — Что тебе нужно?

— Павел! — повторило видение.

На этот раз голос имел ласковый, но еще более грустный оттенок. Таинственный всадник остановился. Император сделал то же.

Видение опустило руку с плащом, закрывавшим его лицо. Император невольно отодвинулся, увидел орлиный взор, смуглый лоб и строгую скорбь уст своего прадеда Петра Великого.

— Павел! Бедный Павел! Бедный император! — плачевно повторяло видение. — Я говорил тебе, что ты меня снова увидишь, и исполнил свое обещание. Бедный Павел! Вспомни, чего я желал от тебя? Я желал, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты не останешься в нем долго. Я говорил тебе, чтобы ты жил согласно велениям чести и правды, если желаешь умереть спокойно. Я говорил тебе: не презирай укоров совести — это злейшая мука для великой души. Павел, бедный, бедный Павел! Дни и часы твои сочтены.

— Слышишь? — спросил император Муханова.

— Ничего, государь, не слышу. А вы?

— Отъезжай в сторону, Муханов. Небом или адом послан мне опять этот странный спутник, я буду говорить с ним, святое помазание охранит меня. Но ты, Муханов; простой подданный, если не можешь видеть и слышать, что открыто моим глазам и моему слуху, не должен слышать и того, что я буду здесь говорить. Отъезжай к берейтору и жди моего знака.

— Государь, умоляю вас, вернитесь в замок! Груды обледенелого снега, возле которого вы остановились, охлаждают левую часть вашего тела, от этого именно происходит…

— Отъезжай прочь, Муханов! — бешено крикнул Павел.

Муханов отъехал к заднему берейтору в полном убеждении, что Павел Петрович окончательно сошел с ума.

III. Императорский допрос

Седьмого марта в пять часов утра военный губернатор граф фон дер Пален вошел в прихожую императора с обычным ежедневным докладом о состоянии столицы, перед самым моментом, назначенным для приема.

В дверях с графом столкнулся один из придворных и быстро вложил в его руку маленькую записку.

Военный губернатор, сжав записку в кулак, стоял в прихожей, у топившейся печки, рассчитывая, что времени будет у него достаточно прочесть полученную записку и бросить ее в огонь. Прочесть записку он успел, но Павел неожиданно вышел в прихожую, увидел его, позвал и увлек в свой кабинет, плотно и тщательно сам заперев за ним дверь. Пален едва успел сунуть, записку в правый карман.

Спальня служила императору и рабочим кабинетом. Окна выходили на угол Марсова поля, за котором виднелись здания казарм первого Преображенского батальона, крыши Зимнего дворца и сверкающая золотая игла адмиралтейства. Против окон стоял письменный стол с точеной из слоновой кости решеткой изящной работы; множество бумаг и книг лежало на нем в систематическом порядке, отличавшем весь обиход Павла Петровича.

В стене, противоположной входной двери, была другая дверь, которая вела в прихожую парадных апартаментов императрицы.

Глубокая ниша двери была завешана ковром с мистическими изображениями и буквами.

В той же стене был камин, закрытый экраном. Стены во избежание сырости были отделаны белым деревом. На них висело множество ландшафтов работы Верне, Вувермана и Вандермейлена. Пейзажи Жозефа Верне старшего, прославленного восторженным пером Дидеро, изображали виды Тиволи и морские порты городов Бордо, Ларошеля, Рошфора и Диеппа — подарок Людовика XVI, еще дофина, вывезенный Павлом из поездки его в бытность великим князем.

Комната была чрезвычайно глубокая и как бы разделялась на два покоя аркой с занавесью, двигавшейся на кольцах. Там стояла маленькая походная кровать без занавесок, за простыми ширмами. Над ней на стене висела картина Гвидо Рени, изображавшая ангела, шпага и шарф императора. В одном из углов сверкало полное вооружение рыцаря-знаменосца. Кроме того, в передней части покоя, служившей кабинетом, была конная статуэтка Фридриха Великого и портрет этого короля.