Павел I

— Идя на такое дело, надо было ожидать всего, — сказал Пален. — Революции совершаются не так, как заря, с церемонией или вахтпарад в экзерциргаузе. Что произошло, то произошло. «И сами боги не могут совершившееся сделать несовершившимся», — говорили древние. Мы избавились от тирана и безумца. Мы явились освободителями отечества от самовластия кровожадного помешанного. Этим все сказано. Будем ли мы охать и ахать над трупом того, кто безжалостно истязал нас и всю Россию четыре года?

— Голос крови несчастного вопиет к небу! — вскричал Талызин. — Совесть потрясается и возмущается чудовищностью совершенного злодеяния!..

— Что же, вы хотели бы вернуться к прежнему царствованию? Ну, и дождались бы того, что вся императорская фамилия была бы ввержена в крепость, а сами бы вы отправились в ссылку, в Сибирь!

— Но Александр! Что мы скажем Александру? — в отчаянии повторял Талызин.

— Александр поплачет и утешится, — сказал Пален с цинической усмешкой. Pour manger une omelette il faut commencer par casser les oeufs! А когда эта «omelette» — власть над многомиллионной величайшей империей, то грусть по родителю скоро уляжется!

— Вы по себе судите о всех, — с отвращением сказал Талызин, — не все способны на подлость. Я знаю чистое, великодушное сердце юного Александра! Он не перенесет этого удара!

— Я не белоручка, правда, — сказал Пален. — К тому же государственная необходимость часто требует сильных средств. Что же касается подлостей, то я не знаю, кто на что способен, а только мы вместе с вами, генерал, охраняли дворец, когда князь Платон Александрович беседовал с покойным властителем.

— Покойный! Ух, гора с плеч! — громко и радостно сказал один из офицеров, не бывший в кабинете. — Только вслушайтесь в это слово — «покойный»! Даже все как-то не верится! Все жду, что вот он войдет и раздастся его сиповатый голос! Нет, царство небесное императору Павлу Первому, — перекрестившись, заключил офицер, — но да будет же он и последний, и да избавит нас Бог от второго такого.

— Amen! — сказал Пален. — Но долго ли мы будем тратить драгоценное время на пустые разглагольствования? Надо обсудить, как нам теперь быть. Я полагаю, что без обуздания самовластия какою-либо конституцией невозможно обойтись. Не взяв записи с Александра, мы сделаем только половину дела.

— Конституция! Конституция! — закричали офицеры.

— Набросок сенатора Трощинского, — сказал князь Платон Зубов, — в коем он излагает план аристократических институций и политических вольностей благородного дворянства, имеется при мне.

— Да почему Александр нами должен править? И почему вообще такое предпочтение одному семейству этих немцев? — крикнул полковник Бибиков Измайловского полка, пользовавшийся репутацией превосходного офицера и хорошо принятый в самых знатных семьях столицы. — Восстановим древнее народоправие!

— Нет, конституцию! Конституцию! — закричали другие.

— Этого я не допущу! — вдруг решительно сказал Талызин. Пользуясь юностью и неопытностью монарха, пред глазами которого поставили ужас кровавой расправы с его отцом, которого запятнали мнимым соучастием в сем злодеянии, вы хотите связать его волю и править Россией, как вам заблагорассудится! Нет, этого не будет! Я сейчас иду к Александру, уведомлю его обо всем происшедшем и употреблю все мое влияние, чтобы он не связывал себя никакими обязательствами и оставался самодержцем, доколе не уничтожит в России рабство, не освободит миллионы крестьян от крепостной зависимости и тогда свободному народу, по сердцу бабки своей, даст свободные, истинно народные учреждения.

И Талызин поспешно пошел к великому князю.

Все промолчали.

— Надо идти вслед за ним и предупредить! — сказал наконец Зубов.

— Оставьте его, — возразил Пален. — Являться первым с таким известием не особенно благодарная роль. Пусть этот осел подготовит Александра. А самодержцем он никогда не будет. Я держу его в руках. Я могу возвести на престол и низвести кого мне угодно. Но мне надоел этот дурак Талызин. Не мешало бы его убрать.

— Да, но как это сделать? — задумчиво сказал князь Платон Зубов.

— Я его знаю и сумею забрать в замшевые руки, — отвечал Пален. — На днях я устрою обед для совещания и объединения всех нас, освободителей России. Я устрою так, что он не откажется, приедет. А тогда, — с ужасающей гримасой заключил Пален, — мы угостим его винцом, от которого у него кишки выйдут через горло. Но это, конечно, между нами, господа?

— Я решительно протестую против этого нового преступления, — возмутился полковник Бибиков.

— О, я пошутил, полковник! Я только пошутил! — сказал граф Пален. — Неужели вы считаете меня способным на такие дела?!..

XIX. Междуцарствие

Пален и Бенигсен медленно и торжественно направились в апартаменты великого князя Александра Павловича.

Князь Платон Зубов пошел туда же, но другим путем — со стороны покоев Елизаветы.

У дверей залы антиков, через которую надо было пройти Зубову, стояли часовые. Они не остановили Зубова, но при виде его вдруг почему-то стали дрожать всем телом.